КАГАЛ ВОЮЕТ. Часть вторая

КАГАЛ ВОЮЕТ

Часть вторая

 

Мы по вашим талмудам растим человека,

Ничего он не жрёт, кроме прелого хека.

5. Друг Билл

 

Промолвит русский имя Бога — шут собственным тупым топором хвост себе готов отрубить. Не злобься, паразит, не начудишь!

Мы, русские, нежней лозы,

Мы, русские, светлей слезы,

Мы, русские, смирней воды,

Воды, закованной во льды:

Нас недруг мучил, как хотел,

Мы в отчем доме не у дел,

Но есть терпению предел!..

А разве только один этот шут косоротит и дразнит русский народ? В новогоднюю ли, не в новогоднюю ли, в любую прочую ночь задержись около экрана — сколько их, шутов, ерзает и пыхтит на сцене, на орбите, проложенной Богом для русского человека? Тот — уши настораживает, тот — когти точит, тот — хвост завивает, тот — горб вскидывает, тот — зубы скалит, жмурики аморфные: тявкают, а сокрушить русских кишка у них тонка?

Вместо царя Николая назначили над русскими Якова Свердлова? А двадцать пять миллионов русских и двадцать пять миллионов русских где? В дальнем и ближнем зарубежье. Верховные шуты нам раздел устроили. Не позвонить, не приехать — дорого. Гвоздя не купить — заводы выключил Гайдар. Боливия мотыги в Россию завозит. Запад борется за бессмертие Гайдара, а умрет Гайдар, Запад, как Восток Чингисхана — в золотом гробу похоронит Гайдара: русским сырьем закормил Запад, щедрый и расчетливый вице-премьер!..

А недавно кучу-малу против русских затеяли. Наш черт, то есть, шут, читал какую-то хреновину против русских, а приезжий шут — раз его за хвост, а приезжего — за уши свежеприезжий, а того — сиюминутноприезжий — да по роже, а последнего — последнеприезжий кулаком в спину: ужас их обуял. Сплелись в клубок. Катались, катались, вскочили и заорали кодлой, но опять — против русских, против крейсера «Варяг»…

«У русских суть в лапше,

Шумят Осман-Паше:

— Дадите баранины,

Утоните не протаранены,

Нальете рюмку вина,

Опустим, целехоньких, до дна!»…

А за городом Якутском эвенк из тайги за шутами наблюдает, в чуме на экран московский зыркает: «Нет, шуты, русских убьете, за нас приметесь!».. А в Уфе башкир за столичными шутами в экран смотрит: «Нет, шуты, русских уничтожите, а нас вы и помиловать не догадаетесь, башкиры — не шуты!».. А в Ижевске удмурт в лаборатории инструмент выверяет: «Луч мой вас, шутов, обреет с расстояния и на парикмахеров учиться заставит!»..

Катаются шуты по сцене, чего им нужно от нас, живущих трудом и разумом достойным? На сцене топочат шуты, хохмят пародисты, иронисты, авантюристы и рецидивисты-интернационалисты: истинные фашисты, комики, гномики, гомики, услужливые, придирчивые и обидчивые. А вникни — шуты.

Далеко Москва, а белые липы мои рядом. Снег в сумерках нахолодел и вызвездился. Бисерные гроздья горят на тропе. За серебристыми липами покачиваются и серебрятся кусты рябин. И серебристые ели навострили колкую хвою. Луна сиротливо плывет за крестами.

Шут на сцене произнес фразу по-немецки, фразу по-французски, фразу по-английски — образованный черт?.. Рассказал, как герой МВД, Ерин, показал ему вертолетик, смастеренный зэком из электропилы и тайно использованный зэком для реяния над зоной: зэк взорлил над колючей проволокой. Шут похвастался — Ерин кунак шуту?..

Шута оскорбило тюремное русское икарство. Шут даже фамилию зэка не сообщил — а зэк и точка. Мозги шута запрессованы прочно на иронию циника, на подвох уляляйщика, хапающего театральную шумиху. А зэк — зэк, шуту ли им заниматься? Но слышал я, в Германии шуту кипятком обварили нестриженые когти. Во Франции — шута дернули за кроличьи уши. А в Англии — шута стукнули скалкой по горбу. А в России — опять ополоснули горячими щами.

Окончательное решение четырех бабушек Подмосковья о полном выключении телевизора совершилось 3 октября 1993 года, когда покачивающиеся дула бэтээров разом остепенились, замерли, в сторону Дома Советов нацелились и грянули. Бабушки начали креститься. А Дом Советов краснеет и краснеет, огненным пламенем объятый.

Танки рычат. Пушки бухают. По земле маленькие существа бегают, падают, вскакивают. А на лафетах — мундирные генералы. Розовые. Жарко им от пожара. Бабушки — на колени. Бабушки — поклоны, поклоны до пола отвешивают. А Дом Советов из белого в темный, грозовой превращается. И красный флаг — над ним. Реет флаг и крылом багряным до земли достает, восставших благословляет… А генералов, шутов кровавых, страхом будущего возмездия овевает…

Народная власть не баловала русских. От Москвы до Колымы по этапам кулаков да подкулачников гнали. От Москвы до Берлина — могилы братские. Но власть народная сама переболела наветами и расстрелами и народ лечить от наветов и расстрелов подвигнулась. Подвигнулась, да заново на мушку карателей угодила. Бабушки на пылающий Дом Советов жмурились и нашептывали, упрашивая Бога:

Сохрани, Господи,

Народ русский,

Иссякнуть не дай ему

В пучине казней,

А деточек русских,

Подними, подними,

А деточек русских

Обними, обними!

В поклонах, касаясь пола, бабушки замечали мелькание шута в дыме и огне, в криках раненых, в крови погибших. Змеем, змеем хвостатым шут гороховый метался — радовался бес: Россия горела! Но радовался напрасно. Россия — под лебяжьей ладонью Царицы Небесной. Слышите, кличет она? Русских зовет, русских, от старца и до младенца, на битву, на битву кличет?

 

*  *  *

Зачем зэк изобрел вертолет из электропилы? Не собирается ли он кружить над Москвою и шутов, гениальных, как Гриша, запеленговывать?

Россия — ненависть и горе,

Рыданье вдов, тоска невест!

Скажи, в каком родном просторе

Твой плач не слышался окрест?

Каждый из нас за себя отвечает и за путь, серебрящийся перед ним, но каждый русский и есть — каждый из нас, кто слышит долгую ночную вьюгу, не сулящую радости врагам нашим. Деревня — Кресты. И кладбище — кресты. Кресты, кресты, куда вы, куда вы бредете?..

Деревня моя — Кресты. И бредут по горизонту кресты. Русские кресты, бабушки русские… В пустынях — от песка сутулые, а у нас — пургою заметенные. Бредут, а за ними — змей огненный, шут забавляется. Буря в Аравии загудит, а в России кресты заворочаются. Гроза пророкочет в Гоби, а в России кресты распрямятся. Ливень засвищет в Каракумах, а в России иней на могилы осыпят кресты, тяжелый, железный.

Россия, в четыре окоемных стороны крестами означенная, кто же судья тебе, святая моя? То ли — снег веется? То ли — свет сеется? То ли — страданиям зреется?..

Пусть замело пургою стежку,

А снег рассыпчатый, сквозной,

Береза тянет мне  ладошку,

Совсем как девушка весной.

Ну кто осмелится и сможет

Нас разлучить изменой тут?

Мороз на реках льды корежит,

А в душах ландыши цветут.

Вот и береза… Что береза?

Ее война не запретит,

Когда — холмов российских роза —

По вьюге лебедью летит.

Нас век пытал свинцовой пробой,

Жрала драконовая мгла,

Но чаша Азии с Европой

Не нами ль поднята была?..

Еще к просторам гром приникнет

И вновь, у бездны на краю,

Седая Родина окликнет

Свободу скифскую свою.

И гордым прахом в битвах павших

Овеет новых сыновей

И мы, седые, внуков наших

Благословим на верность ей.

Вы не копите возмущенье,

Не удивляйтесь миражу…

Она объявит возвращенье

К утраченному рубежу.

Березы, белые березы,

Огни сверкают и горят, —

Мне говорят об этом слезы

И даже звезды говорят!..

И бежит дорога сквозь долины и горы, это — серебряный путь русских в седое небо стучится: не смейте мешать ему…

Меня всегда отделяло какое-то недочувство к Хазбулатову: он, как Шумейко, был неутомимым оруженосцем Ельцина, но вот покрутил головою — одумался… Быстро? Очень быстро. Да и Руцкой — не политик и не генерал — взвинченный самовоображением азартный картежник, игр, царапающих его по нервам.

Ни одного деятеля, политика, ни одного и генерала не нашлось в ГКЧП, решительного и видящего хотя бы на неделю вперед, не нашлось. А люди — простые смертные платят за их колебания и близорукую двойственность смертью и нищетою, разочарованиями и бесправиями. Останкинская сионистская телебашня поджигает мятежи и расстреливает их же: русских русскими убивает.

Да, Ельцин — Ленин. Даже с броневика — транспортера у Дома Советов речь двинул. А попугайствующий Евтушенко — подвиг Ленина и Ельцина повторил… Черниченко, Явлинский, Станкевич, Герберт, Попцов, Сагалаев — и все возле Ельцина, все… Шлюхи.

А мы, идиоты, русские, мы ждем от Ельцина русской заботы? Ему ли мы, окруженному израильтянами, нужны мы? В часы расстрела русских безвинных людей у Дома Советов при Ельцине же израильские снайперы расстреливали с крыш и башен зданий, при Ельцине же, этом дьявольском строителе великой России — зомбированном разрушителе русского мира.

Высокопоставленные чиновники-ленинцы Ельцин, Черномырдин, Лужков требуют покаяния за исторические злодеяния КПСС от Зюганова, случайного человека, ничем не принадлежащего к тому злу и террору, ничем пока не связанного с ними, палачами нынешними: каково? Заварена могучая кровавая каша в огромном русском котле. Волны ее кровавые досягнут далеких Курил, не зря же облизываются японцы. Эх, КПРФ, КПРФ!..

Лужков:

«И в Шанцева, будущего заместителя мэра Москвы, метились взрывом террористы, мстят ему за выход из компартии, коммунисты мстили ему, они!»

Черномырдин:

«Забудьте о коммунизме, забудьте о революциях. Никому они не принесли улучшения, никому. Революция в Германии — две Германии… Революция в Корее — две Кореи!!.. Революция во Вьетнаме — два Вьетнама».

И это — премьеры: премьер Москвы и премьер России. Вчерашние советские начальники, руководители, вожаки социалистического производства? Пропадет Россия. Расклюют ее черные вороны. Растащат ее беловежские звери. Приватизаторы. Владельцы наших, на поте и крови построенных нами заводов и газокомплексов, гостиниц и вокзалов, хозяева-захватчики, грабители-руководители, хапуги, трепещущие перед долларом, частным, личным, перед певучим звоном золота. Предатели.

Идею страстей объясняют. Но объясняют — один другого глупее. И мы голосуем за них. Мы подчиняемся им. Да, революция — и два Вьетнама. А революция их, демократов, революция — сочиненная ими грызня на пространстве великой державы, СССР, на пространстве государств, бодающихся между собою: Армения с Азербайджаном, Грузия с Абхазией, Россия с Чечней, Молдавия с Приднестровьем, ну? Философы. Марксисты-ленинцы. И сам Ельцин — доктор наук. Теоретик. Не кошмар?

А рядом с ним — воскресший Ихтиозавр, Яковлев. Рядом с ним — тень ядерного беса, черта ядерного — Сахарова. Рядом — Буш. Рядом — Клинтон. Рядом — ЦРУ. И Тэтчер!.. Тэтчер!.. Тэтчер!.. Тэтчер!..

«Билл!»… «Друг мой, Билл!».. «Гельмут Коль!».. «Друг мой, Гельмут Коль!».. Я нормально, иногда уважительно даже, относился к Лужкову, помня, конечно, его кровавую роль в расстреле безвинных русских защитников Дома Советов, но после «коммунисты Шанцеву отомстили!».. видеть мне Лужкова муторно!..

 

*  *  *

 

Надеялся я, как русский поэт, страдающий о России, надеялся я на инженера Черномырдина, уральца: не подведет. Уральцы, по определению маршала Жукова, — прочный народ… Ну предал нас и Россию нашу Ельцин, земляк, уралец, но уж второй-то уралец, Черномырдин, не предаст нас и Россию нашу, никогда… А он?..

Здесь, под небом чужим,

Я как гость нежеланный…

Но это — тоскующая о России душа вынужденного эмигранта поет, и неужели же нам, русским, дома петь?

Здесь, под небом родным,

Я как гость нежеланный?..

Нет, я никогда не поверю, умирая, с жизнью прощаясь, на смертной лежанке и то — ни единому слову больше никогда, клянусь, не поверю Ельцину, Черномырдину, Лужкову: чужие они люди для нас и для России, чужие и опасные, как внезапно сошедшие с гор ночью преступники, с горбачевского кровавого и торгашеского «Кавказа» сошедшие…

Выращивают Царя России, общаясь и окутывая лаской державной смуглявого подкидыша, нам выращивают, наследника Государыни Великой Леониды Георгиевны. Почитайте-ка о ней в газете «Дуэль» №6, апрель 1996 г. Почитайте.

«Позвольте представить: «Государыня Великая княгиня» Леонида Георгиевна — вдова князя Владимира Кирилловича Романова, сына предателя русского народа, самозваного «императора» Кирилла. Урожденная Багратион-Мухранели; род сей, как известно, происходит от еврейского рода князей изгнания. Мама — еврейка из Тифлиса. Мадам Злотницкая (по свидетельству племянника Николая II Т.Н.Куликовского-Романова). Первым браком была замужем за банкиром Кирби, погибшем в немецком концлагере. После запроса герольдмейстера РДС А.Сапожникова, оказавшего медвежью услугу «государыне», г-н Кирби был внесен соответствующей службой Израиля в список еврейских жертв второй мировой войны».

В свой бриллиантовый список Израиль и кроме Кирби внесет многих из окружения президента: Костиковых, Заславских, Боннер, внесет непременно, а перед ними всеми червонным золотом вырисует фамилию, главную среди них и среди рыцарей мальтийских — Горбачев, а следующий — Ельцин…

У Зюганова нет причины каяться за чьи-то кровавые успехи. КПСС жила не в Кремле. Она жила в борозде и у станка — ассимилируясь в поте и в заботе пахаря и сталевара… А в Кремле — предатель на предателе: за Ягодой — Берия. За Берией — Горбачев. За Горбачевым — Ельцин. Перечислить их невозможно. Да и не нужно. Главных негодяев народ и Россия не забудет. Без напоминания. И не простит их. Тоже без напоминания о них.

Зюганову не надо бы допускать близко до себя Лигачева и Руцкого, Лукьянова и Рыжкова, не надо бы допускать до себя и еще кое-кого, из тех, кто, зубря Ильича и Карла Маркса, ездил за социализмом то в Швецию, то в Израиль, не надо: надоели они нам, эти марксистские иудеи с важными физиономиями русских патриотов, давно и много раз предавших нас и Россию, на надо. И мазать нас ленинской и марксистской теорией Зюганову хватит: русский народ всячески сопротивлялся ей — и при расстрелах, и при раскулачиваниях: в Питере, в Москве, на Соловках, на Колыме, везде, везде, потому и выжил еще!..

Коммунизм не коммунизм, а русское дело: труд честный на поле, труд честный у мартена, труд честный в институте, и неодолимая любовь к России, к народу русскому — за все мучения его, за все казни, опущенные палачами на голову ему.

— У Гайдара такие умные мозги, такие умные мозги! — рыгал Ельцин… Если уж Ельцину Гайдар показался недосягаемо умным, можно лишь представить — какие болваны путались у него под ногами до Гайдара!..

Звездное поспешное круженье.

Промельки незадремавших птиц.

И — простор.

И — снова отторженье

Русских, под прицелами, границ.

Вон луна горит над тихим лугом,

В центре немоты и пустоты,

Где идут упрямо друг за другом

К морю обелиски и кресты.

На восток — дорога им закрыта.

И на запад — путь им прегражден.

Не роняй, кукушка, ночью взрыда, —

Русский воин к стенке пригвожден.

Русский воин — ангел русопятый,

Киснет в дождь, сугобится в мороз,

Русский воин, торжищем распятый,

Оклеветан, предан, как Христос.

Русский воин больше не рванется

За чужие страны в смертный бой,

Только мать к могилке прикоснется:

«Что с тобой, сыночек, что с тобой?»

А вокруг России — тучи, тучи,

А в России — ветер у виска, —

И звенит в седой траве могуче

Океана вечная тоска!..

Штампование памятников Карлу Марксу в СССР усиливалось в годы наглого повышения цен на продукты и, как пишут, на товары широкого потребления, и — когда на прилавках водка и хек да болгарский перец маринованный.

Неужели без провидчества Маркса России шагать некуда? Как же она, бедная, тысячи лет существовала без этого еврея, обожающего рыбий фарш?

Евреи на русском радиотелецентре — чужая история, чужая генетика, чужая психология, мир чужой и чужое слово, хотя передачи они ведут на русском языке. Но послушайте Миткову — срам фонетики ее и восточной ее напористости очевидны. И так во всем: куклы или какие-нибудь полуафриканские рожи, или иудейские мифические дебильчики, или просто страшилища, или милые сердцу еврейские бесы, но не из русского эпоса, но не из русской легенды герои, богатыри, крылатые и неодолимые, нет.

Клан, кагал, каганат, замкнутость в клане, кагале, каганате — основа и закон продвижения евреев к цели, к замысленному, к воплощению их идей и успехов… Им без Ленина, Троцкого, Свердлова, Хрущева, Кагановича, Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачева, Ельцина — нельзя: не потянут, но прячась за ними, в дыму и сластях подхалимажа, ими же спровоцированного, восхваляя и обожествляя их, идолов, поднимая их, идиотов, до международной славы, евреи творят то, о чем твердят протоколы их сионских мудрецов: власть иудейскую творят над нами.

Цинизм их, неуважение, насмешка их над корневыми традициями русских и других народов злят народы, противопоставляют народ народу, человека человеку, отрывают от народов руководителей народов, результат — ненависть, распад, гибель государства, могучего и авторитетного на планете. Результат — СНГ… Результат — вчерашние члены Политбюро ЦК КПСС заделались президентами и верховными главнокомандующими в новоиспеченных образованиях.

Посмотрите, каких гениальных поэтов и прозаиков мы потеряли, ни разу толком не послушав их с экрана? Не дали им экран. Посмотрите. Иван Акулов, Василий Федоров, Николай Шундик, Григорий Коновалов, Константин Воробьев, Андрей Блинов, Александр Яшин, Владимир Гордейчев, Николай Рубцов, Иван Харабаров, Дмитрий Блынский, Владимир Чивилихин, Геннадий Серебряков, Борис Примеров, Николай Благов, Людмила Татьяничева, Михаил Львов, Борис Ручьев — не перечислить, сколько мы потеряли, сколько русских мыслителей замолчал экран, не заметило радио, а порою — затравила пресса, беспощадная сионистская желчь.

 

*  *  *

Разговор с Марксом

 

«Пролетарский вождь любил рыбу соленую, жареную, а фаршированную — отменно…»

Из воспоминаний ленинцев, вызубривших данные о вкусе и аппетите вождя трудящихся, пролетариев Европы и Азии.

Если бы в юности меньше вы кушали рыбы,

Да и в старости меньше, то вряд ли смогли бы

Стать великим ученым, но рыба варена

Хороша для Сиона, Россия ж ядрена:

И в застольях широких не клонится к лени,

Подавай пироги и лапшу, и пельмени!

И теперь на Руси водка плещется, льется,

Жаль, заместо меню — борода ваша вьется.

Мы по вашим талмудам растим человека,

Ничего он не жрет, кроме прелого хека.

Поллитровка и хек, вот паек гарантийный,

Потому пролетарий пещерно-партийный.

А иначе и вам не торчать бы из глыбы,

Наподобие жирной нечищенной рыбы,

У театра, в Москве, посредине квартала, —

Будто вас продавщица в подвале катала.

А поели вы рыбки и мудрость еврея

Обозначилась в камне гораздо бодрее.

Пусть бушуют бунты, пусть бетонится глыба,

Всем евреям за вас, прорицатель, спасибо.

Теоретик бессмертный, от века до века

Вы достойнее водки, полезнее хека!..

Разве в Москве несгибаемый генсек партии «Трудовая Россия», Ампилов, отклонится на йоту от марксизма? Никогда, если даже и хек на прилавках исчезнет. И генсек КПСС, новой партии коммунизма, Нина Андреева, ленинградка еще, тоже не отступит, и тоже — даже без хека.

Но кто правит нами-то? Предатели. Нами правят негодяи, отрекшиеся от собственных уставов, отрекшиеся от предыдущих военных и гражданских обязанностей, негодяи, предавшие даже государственную собственную клятву — служить Отечеству… Что они принесут нам? Чего мы ждать от них рискуем?

Если они все, кого я успел проименовать, соучастники убиения СССР, и почти все они — соучастники, пособники, науськиватели, а кое-кто — исполнители расстрела у Дома Советов, то кто же, кто же они? Если они расторговывают русское золото, расторговывают русские алмазы, неконтролируемо вывозят русскую нефть, русский уголь, русское железо, если по их телефонам летят адреса, куда увозить, куда гнать составы, летят номера автоколонн, номера пароходов, названия стран — кто же они?

Жулье, дорвавшееся до власти. Жулье, безнаказанно орудующее богатствами народов России. Мафия, разгромившая великую индустрию СССР, великую промышленность СССР, великую науку СССР, мафия, волчья стая, выскочившая в простор, на равнину и почуявшая — не преследуют ее, а раз не преследуют — ощеренная и восторженная, мчится вперед и вперед, аж свист ветра на клыках ее острых!

Отстал от нее только Гавриил Попов: живот большой: до того еще, до этого, так сказать, бега он ожирел и огруз, и, видимо, уже достаточно ему… А в армии что? В армии — исход бронтозавров. Пусть генерал Лебедь горячий, пусть, но такое скопище генералов повыгонять? Бедная, бедная армия России! Если она, несчастная армия наша, обошлась без них, то как же она выживала при них: ведь их не меньше, а гораздо больше, чем тех волков, мчащихся по необъятным степям и перелескам русским?!

Доизмучают Россию. Дорассорят Россию. Догневят ее народы. Разделят их и расчленят Россию. Раздарят ее, как расчленили и раздарили СССР. Правят нами негодяи века. Космические мерзавцы у рулей корабля нашего. Вселенские подлецы.

Имена же еврейских литераторов превознесены выше святых имен Зои Космодемьянской и Александра Матросова… Как свежего Христа — навязывали нам Гангнуса-Евтушенко. Внедряли в нас Римму Казакову, как в унавоженную землю, картошку, ее, Римму Казакову и Андрея Дементьева, Беллу Ахмадулину и Роберта Рождественского, Юнну Мориц и Георгия Бакланова, даже Галина Серебрякова и Генрих Боровик в русские классики выдвинуты каганатом иудейским. А Высоцкий? А Маршак и Галич? А Бродский и Познер?

Бездарный Кушнер — лауреат Пушкинской премии в России. А Поженян? О, если ты не смешен кровью, не породнен с иудеями в России, как было и в СССР, ты — никто, талант твой — ничто, русская дума твоя — для глухонемых, и русская боль твоя — могила твоя, а русская храбрость твоя — красно-коричневый фашизм!..

Вот так распоряжаются нашей любовью к России и скифской верностью нашей к ней иудеи, христопродавцы, трезвоня об угрозе русского расизма, а сами неудержимо, как головорезы-расстрельщики, действуют, перекрывая рекорды немецких и еврейских расистов, уничтожая нас, патриотов русских, опираясь на предателей русских и иудейских, оккупировавших русский красный Кремль.

Дикторша Светлана Сорокина, пусть русская, но она ведь на крови утвердилась на иудейском экране в Москве, на русской крови. Пусть она рассказывает нам: мол, я была дочкой доброй у мамы с папой, пусть она сожалеет сегодня, дескать, я похужела, несколько подожесточилась в среде телеэкранной… Пусть.

Но кто заставлял ее призывать к октябре 1993 года расстреливать русских? Кто заставлял ее обзывать нас нищими? Кто заставлял ее ползать и скулить по-щенячьи перед Ельциным? Говорят — в теннис играть научилась из-за иудейской преданности ему, главному палачу, казнителю безвинных русских защитников Дома Советов

Сорокина — звезда экрана, зажженная сионистскими функционерами, а уберут они библейские свои лучины, — звезда немедленно погаснет, одни оттопыренные уши сиять и шевелиться на экране останутся…

А кто состряпал кумира Вселенной из хилого дарования Булата Окуджавы? Евреи останкинские, газетные сионисты, плюющие в нас, поэтов русских, ядовитой распутной слюною.

 

1990-1996

6. Всмертки

 

Любое русское дело — еврей, взявшись за  него, непременно огрубит, испакостит, уничтожит, если и взялся искренне, но искренне они и революцию несут нам: революцию, коллективизацию, борьбу с германским фашизмом, ликвидацию сталинизма, дальнейшую коллективизацию, реформы и прочую могильную цивилизацию оскудевшей зауми.

Меры ни в чем не знают: мол, чехи и словаки возненавидели не только самих русских, но даже речь их, русскую, слышать не могли — взрывались гневом… А приехал — попел  у них на экранах Окуджава, Булатик гундявый, и чехи со словаками принялись опять вызубривать русский язык. Булат Шалвович, гундявя, как бы влюбил их в речь русскую — Бунин, да, Иван Бунин, Тургенев и Тургенев, да, Иван Тургенев.

Пушкин же не мог так. Лев Толстой не мог так. Сергей Есенин не мог так. Представляю: как бы русские гениальные творцы, воскресни они, завидовали бы сейчас Булату Шалвовичу!..

Даже в простых заставках-рекламах на радиотелецентре чувствуется антирусский гнойный запах подвалов Соломона. Зоркость Яхве, пронырливость чертей горбатых, визг хвостатых дьяволов — радиотелецентр страны, России нашей, израненной ядом кураре, искусанной, изжаленной промасоненными мерзавцами, евреями и русскими. Русские мерзавцы, предатели русского народа и России нашей, матери седой нашей, русские предатели еще отвратительнее и невыносимее русскому характеру, совести русской.

Однажды я видел, как старая русская бабушка охаживала лопатой черных свиней у корыта на ферме. Ферма располагалась притаенно — для членов Политбюро ЦК КПСС, в районе Пушкино… Налила бабушка в корыто добротной рисовой каши, из Китая за золото выкупленной специально для политбюровских боровов, налила, а кабаны, хрюкая, творчески и аппетитно, отпихивать кабан кабана, отталкивать хряк хряка, давить свинья свинью принялись, тесно им у рисового теплого корыта.

Но почему же Михаил Сергеич втерся в президентские выборы: поверил в любовь народа к нему или вдруг очутился не виноватым, не преступником перед народами СССР, а героем, скажем, Александром Матросовым, амбразуру погибели нашей закрывшим собственным телом?

Втерся в кампанию выборов президента России — попытался выскочить из образа предателя и негодяя в образ нормального человека русского, современного политика, но у корыта его огрела трудовою лопатою бабушка русская: затрещину получил от работяги в Омске…

Егор Гайдар миновал покудова затрещины — двойник, похожий на него несчастный человек, за Егора Гайдара получает оплеухи от разозленных нищетою русских людей. А жулик в блаженстве, таскается по экранам, оппозиционным сборищам и, тошнотно заикаясь, поучает Ельцина, одышковато приседая за ним, не отдаляется от политбюровского тайного корыта. Эх, каждый из них достоин давно бабушкиного пристального внимания и лопаты. Можно и нужно нарисовать себе: вот, скажем, Чубайс или Бурбулис появились около подвыпивших крестьян? Или — около трезвых шахтеров? Или — около обобранных металлургов?

Ежели у Ельцина, президента России, страдающего неизменной любовью к народу русскому и лишь кое-когда, кое-когда расстреливающего этот родной ему народ, есть кимберлитовая трубка, приватизированная, в Якутии, а Черномырдин сидит над необъятным, на всю Уевропу, как может брякнуть межконтинентальный приватизатор зданий и проспектов, Горбачев, сидит Черномырдин над личным «Газпромом», то им, троим, а с ними и всей банде реформаторов — проще. Цари — царят. Рабы — рабствуют.

Корабль страны под скрипы якорей

Умолк…

Шумит холодный океан!..

Предатель правил Родиной моей, —

Мы не прошли сквозь ветер и туман.

Вон армия стоит на берегу,

Рассечена вассалами уже,

Но я представить это не могу,

Неся огонь державности в душе.

Нас долларом опутает торгаш,

Могилы скупит, реки и холмы,

А русский дождик, вроде и не наш,

Весной прощально прозвенит из тьмы.

Тоскуя по движению тепла,

Не вскинет тройка гривы под дугой,

«Россия тут великая была,

Да канула, как солнце за пургой!»

Седые заугрюмят ковыли,

Пригнутся тяжкокронные дубы:

«Изменнику трагической земли

О, не простят прадедовы гробы!»

И мне совсем не легче оттого,

Что посреди языческих долин

Я не найду знакомых никого,

В раздумиях скитаючись один.

Исчезло очертанье корабля.

Неверный курс ему, большому, дан.

Поспешно отпадая от руля,

Богатым рынком грезит капитан.

Как он попал в имперский Кремль, бандит,

Ну кто его, продажного, привел?

Пусть плачет мать, пусть океан гудит

И кружится над Скифией орел!..

Коммунисты — мы, беспомощно наблюдавшие, как Горбачев, Шеварднадзе, Яковлев и Ельцин раскачивают корабль, как, потопив его, нарастив бандитами команду, они раскулачили золотоносные рудники и заводы, университеты и больницы, они — большевики, и Ельцин — азартнее Макара Нагульнова, а Гайдар и Явлинский — решительнее Лаврентия Берии: тот не расстреливал демонстраций, а эти визжали, призывая Ельцина и Черномырдина расстрелять безвинных защитников России у Дома Советов, и добились крови, русской и обильной, застлавшей им разум и совесть, жалость и покой…

 

*  *  *

Назовите мне любимца президента России, Бориса Николаевича Ельцина, не замаранного в коррупциях, крови, антирусской деятельности, пожалуйста, прошу, назовите!.. Полторанин? Где он? И почему он в тьму вытолкнут? Бурбулис? Где он? И почему он во мгле? Станкевич? Где он? И почему им занимаются следователи по уголовным делам? Ерин, генерал, где? Казнитель. Где? Сосковец? Где? Филатов? Где? Рябов? Где? Хазбулатов? Где? Руцкой? Где? Гайдар? Где. Как Гайдара не надувай, как не обшлепывай пухлые его хомячьи щеки — привет ему!

Чем же занимается все эти пять лет Ельцин? Щелкает по физиономиям единомышленников-реформаторов: щелкнет — отваливается голубь, щелкнет — отваливается, и как ему, президенту, в России, все еще необъятной стране, нормально реформами заниматься, когда бесконечно щелкать подозрительных дармоедов «с умными мозгами», убирать своевременно надо, без опоздания: замешкается — самого щелкнут.

А губернаторы? Как они летят? Раз — и нету, раз — и нету. Ельцин — пожиратель недоумений его же соратников: чуть они глазки на него осмысленно растопырят — смахнул их. И правильно поступает президент, меняя кадры, меняя холуев и опричников, он приобретает свежих лакеев, способных пустить свежую кровь из русского народа в любую минуту, они же свежие, палачи-то, некогда им одуматься, и страх перед Ельциным в них — свежий, никем и ничем пока не окликнутый…

Сталин менял палачей регулярно: Рыков, Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия. А у Бориса Николаевича экономические палачи и разные советники мелькают занимательнее, чем у Сталина мелькали иные приближенные. Вспомним: один Черномырдин задержался, а Силаева, первого премьера ельцинской России, Ельцин так турнул — где он, какими ворочает миллионами, бедный штукатур перестроечного бессмертного прораба?

Говорят, некоторые кровавые холопы Ельцина золотодобывающие и прочие алмазные прииски имеют на Колыме, Южном Урале, Сибири, Якутии, а почему бы им не иметь? Ленинцы, перегрызающие горло родному русскому народу, революционеры, огораживающие собственные дворцы и виллы охранительным железом и бетоном, на случай русского мятежа, борцы за равенство.

На древнейших развалинах Пальмиры, в Сирии, я видел урны, каменные квадраты — в городской стене обнаруженного кладбища… Видел такие урны на развалинах Карфагена, в Тунисе, такие урны я увидел, глиняные, обожженные мастерами, исторические, в стене видел, вросшей в землю Рима. Бессмертный Рим, кого только он не похоронил под обломками сражений, катастроф и времен?

Прах полководцев, прах красавиц, прах вельмож, разных веков и разных эпох, ссыпан в те урны, но время развеяло сиятельный пепел и урны проточило водою и ветром, даже стены разрыхлило и уронило в небытие, даже крепости разрушило и обрекло на удивление бредущим и едущим, плывущим и летящим, обрекло — и никто ничего не исправит.

Мы же башкою перестроечною до сих пор тычемся в огромную кустистую бородищу Карла Маркса, оклеенную вороньим пометом в Москве, и любуемся им, пугалом волосатым, перед Большим Академическим Театром России, перед исторической гордостью культуры России? Причем тут вождь Интернационала? Каким теплым шерстяным восточным боком он касается русских и России? Каким? А чуть пониже, в Москве, одетый в халат сантехника — Энгельс. Заслужил ли он место в России? Он, поносивший славян, он, поносивший русских и Россию?

Стыдно теперь ощущать на Красной площади Москвы, столицы русских, кладбище. Стыдно и противно. Не надо тормошить имена вождей, не надо гальванизировать их бредовые идеи, завершившиеся расчленением СССР и потрясшие до последнего шурупа Россию, не надо, но и держать их тела, прогуливаться мимо их могил на Красной площади — кощунство: я говорю это, страдая и мучаясь.

Пока мы не разрешим сей могильный вопрос в центре России, мы так и будем по два срока, по три и по четыре десятилетия терпеть над собою тиранов и казнителей, расстрельщиков русских демонстраций и мятежей. Народная власть может развиваться и торжествовать без кремлевского могильника, без марксовой пыльной бороды, без слесариного халата Энгельса и без пирамиды Ленина, может. Даже лучше и честнее она будет, без канонов сионистских и без жестоких еврейских талмудов.

Государственные гимны, гербы, символы, сломанные или разметенные революциями, не могут исчезнуть бесследно, пока не вымрут поколения, под ними выросшие и сотворившие свое лицо своему времени: не имеет значения — хорошему или плохому времени, богатому или нищему, справедливому или бесчестному.

Никто нам не давал права насмехаться над седым русским двуглавым орлом, а наши Яши Свердловы приказывали взрывать их, наши Ильичи и наши Бронштейны запаивали рот грозному русскому гимну подвальным свинцом и колымскою рудою… Даже имперская корона казалась им преступницей: приучили нас из школьных лет глядеть на нее с ненавистью.

Теперь, ныне, красный флаг, мокрый еще от крови русской, внуки Свердловых, Ильичей и Бронштейнов да и красную звезду и даже величавый гимн Союза Советских Социалистических Республик запретили. Как запретили те, деды их, двуглавого орла, знамя, гимн: повторение оккупационной жестокости, оккупационного диктаторского режима.

Звезда подарена человечеству не Сионом, а Богом, бессмертною синевою высот космических. И свастика подарена человечеству не Гитлером, а коловоротом солнца, замеченным и взятым в душу гордыми ариями на земле. И геометрическая фигура — треугольник означает единство, слияние трех сил: земных, небесных, человеческих. И нормальный человек на виноват за то, что эти символы используются гениальными строителями жизни — в интересах жизни, черными разрушителями жизни — в интересах разрушения жизни, а иудо-масонской сбродной мафией — в интересах  кланов, кагалов и каганатов.

Звезда с небес глядит на нас, тоскуя и скорбя над нашим безумием. А русские стяги и флаги звенят над нами, помня ратников Александра Невского и Дмитрия Донского, шумя и плача на Сталинградом и Курско-Орловской дугою… И старые гимны не умирают: они, как седые внезапные бураны, встряхивают города и страны, армии и народы…

 

*  *  *

Да и в Ленине ли ныне дело? В коммунизме ли? В Марксе и Энгельсе ли? Вон, на Кропоткинской, сантехник и сантехник стоит в халате, но, правда, без ключей, Энгельс, ну и пускай стоит: не бросит же он тень на возрождающийся перед ним храм Христа Спасителя? Не бросит.

 

*  *  *

И коммунизмом нас пугают сегодня внуки Троцкого и Дзержинского, Ягоды и Зиновьева, Каменева и Микояна, Эренбурга и Багрицкого, Веры Инбер и Розы Люксембург. То капуста исчезла из магазинов. То хлеб исчез из булочных.

Очередь к Мавзолею

Тает под низким небом.

И, что ни день, то злее

Толпы растут за хлебом.

Слухи с утра летали

Вслед за морозным солнцем:

«Тело вождя продали

За маргарин японцам!»

Черти в Кремле и бесы,

Вытурите едва ли,

Кончились их прогрессы —

«Чайки» забуксовали.

Вот и по рельсам длинным

Цакает зубом профиль:

Статуи едут к финнам,

К нам же от них — картофель.

Родина, ты устала,

В этой соцбарахолке,

Голые пьедесталы,

Как в магазинах полки.

Ленинцы начинали,

Ленинцы продолжают.

Зданья кишат чинами,

Бабы лишь не рожают…

И по славянским весям

С вестью плохой, в испуге,

Скачет и скачет месяц

На белогривой вьюге.

Там, за скалистым спуском,

Воины дикошары

Скопом в просторе русском

Кинут до звезд пожары.

Жен и детей — в оброки,

Нету для воли мига.

Бритые лжепророки

Нас довели до ига!..

Если уж русский народ вынудили обратиться к Господу Богу с такой русскоголосой молитвой — конец русскому терпению. Если уж русский народ вынудили искать к себе, подтвердить заново уважение Сталина к русскому героизму и русской воле, вынудили русских искать как бы кремлевской защиты у Сталина, разворошившего все-таки еврейский сионский муравейник, у Сталина, сорвавшего во гневе имперском с кремлевских золотых куполов сионистскую расистскую интернациональную паутину, то надо понять: молитва, посланная святым русским и Христу русскому, Христа найдет:

«Господи Иисусе Христе, сыне Божий, не сотвори нам по грехам нашим, но паче сотвори нам по милосердию Твоему. И избави Родину нашу от великия напасти, а нас от губителя животов наших, от Бориса Ельцина, разорителя великой Державы Российской, отдавшего ее в плен врагу и на посрамление бесу, отнявшего у народа яства и питие, и веселие, и плоды трудов праведных, обрекшего нас на уныние сердца и растление ума.

Иисус Сладчайший, озари Россию солнцем любви Твоей и Благодатью Небесной. Отведи от нас данное нам за грехи погубление, дабы 17 июня, ко дню преподобного Зосимы Соловецкого, очистилась страна наша от скверны и вновь просияла мудростью святителей и благодатью чудотворцев».

Кого, кроме Бога, просить нам? Не Горбачева же. Не Ельцина же. Не Черномырдина же, утвердившего Постановлением Правительства Российской Федерации:

ПЕРЕЧЕНЬ СОЦИАЛЬНЫХ ПОКАЗАНИЙ ДЛЯ ИСКУССТВЕННОГО ПРЕРЫВАНИЯ БЕРЕМЕННОСТИ

1. Наличие инвалидности I-II группы у мужа.

2. Смерть мужа во время беременности.

3. Пребывание женщины или ее мужа в местах лишения свободы.

4. Женщина или ее муж, признанные в установленном порядке безработными.

5. Наличие решения суда о лишении или ограничении родительских прав.

6. Женщина, не состоящая в браке.

7. Расторжение брака во время беременности.

8. Беременность в результате изнасилования.

9. Отсутствие жилья, проживание в общежитии, на частной квартире.

10. Женщина, имеющая статус беженца или переселенца.

11. Многодетность (число детей 3 и более).

12. Наличие в семье ребенка-инвалида.

13. Доход на 1 члена семьи менее прожиточного минимума, установленного для данного региона.

Обратите внимание — тринадцать пунктов: чертово, бесово число, цифра, проклятая православием?.. Обратите внимание и на то: подписано Черномырдином это 8 мая 1996 года, в канун Дня Победы русского народа над фашизмом… Так кто же фашисты: русский народ или демократы, сиониствующие гои? Мерзавцы, предавшие наши кресты и наши обелиски. Не идет речь — как помочь русской женщине, семье русской сохранить ребенка, призвать ее опереться на закон и надежды, если бы они были, если бы забота о русских была означена, призвать, так нет — все сделано для убийства русской нарождающейся жизни, русской судьбы. И сделано негодяями, омасоненными русскими, мальтийскими рыцарями, измазанными святою кровью русских.

Светлана Сорокина, будем считать, моя однофамилица, как бы слегка, ну маненечко, отдаваясь, шептала экстазно: «Борис Николаич!..», «Борис Николаич!..» А глянула — русские, тьма-тьмущая, выкатились на улицы и площади с лозунгами: «Долой мальтийских рыцарей — Горбачева и Ельцина!».. «Долой масонское предательство Ельцина!..» «Долой агента ЦРУ — Яковлева!..» «Русские, объединяйтесь в борьбе с предателями России!»..

У Светланы глаза выпучило — Гайдар и Гайдар: крутит ими, сощуренными и напуганными. Глянет в толпу — точно ее, как лягушку, в горячий кипяток интеллигентный француз опустил или похмельный русский, морщась, в котел бросил? Выпучило и затикало, задергало…

Вот Миткова, как террористка Вера Засулич, не попятится: картавить, так уж картавить, щелкать языком, так щелкать, весь Израиль завистью закукожиться!

На фото, спрятав лобное пятно, грозную мету Бога, Миша Горбачев мир газетно-журнальный обошел. Ельцин, в мальтийском рыцарском «костюме», на фото, тоже планету обошел — прессу. Черномырдину же повезло меньше. Только в России народы знают: ничего от его деятельности, как от Бурбулисно-Гайдаро-Чубайсовской-Шахрай-Шумейковско-просионистской мафии, хорошего нет. Второй, после Ельцина, уралец — тень Ельцина.

Господи, и Лужков — ермолку, встречая Вайцмана, президента Израиля, в Москве, в синагоге, ермолку напялил на голову: видимо, приказывают им, холуям? А про Ельцина в Екатеринбурге, в его родном городе, земляки пишут в газете «Семь дней» и в газете «Русский Союз»:

«В коллегии первой Петроградской ЧК свирепствовали: Урицкий, Мейкман, Гиллер, Розмирович, Красиков, Анвельт, Иселович, Козловский, Букьян, Дизсперов, Мербис, Пайкис. Знаменитую Таганскую тюрьму, где словно в кровавой мясорубке уничтожались россияне, возглавлял Либерт (перевод — «освободитель»). А прославленным членом коллегии НКВД в 1918-1920 годах (когда только рабочих и крестьян расстреляли около 2 миллионов) был Борис Моисеевич Эльцин — родной дядя нынешнего президента Бориса Ельцина».

 

*  *  *

 

Вчера умер русскоязычный пародист Иванов, еврей, оплевавший русских поэтов, империя Ельцина траурно лежала весь вечер на экране и плакала, плакала шабес-гойскими слезами Сорокиной, Митковой и Шараповой. Шарапова после смерти пародиста чаще вздрагивает и присвистывает во фразе: радиотелесоловьиха… На пародийную кровавую власть — и пародист кроваво-вонючий, призвавший в 1993 году расстреливать нас, патриотов русских, теснимых Лужковско-Черномырдинско-Ельцинской опричней.

В 1992 году журнал «Русское самосознание», №3, США, сказал: «Эльцин Борис Моисеевич — родной дядя Бориса Николаевича. С 1918 года (в самый разгар уничтожения русского народа под лозунгом борьбы с антисемитизмом) член коллегии наркомата внутренних дел. Затем председатель Екатеринбургского губисполкома. В 1937 году расстрелян как троцкист неизвестным патриотом. Поэтому племянничек — поистине ирония судьбы — является членом «Мемориала».

За что же, за какие еврейские заслуги Ельцину Сталина любить? За что Ельцину коммунистов — трудяг безвинных и патриотов русских, любить? И почему Ельцину масоно-мальтийским рыцарем не стать? Ведь его дядюшка был же в сионистских коллегиях и казнительных еврейских кагалах и каганатах заметным, большим палачом и мерзавцем.

А дедок Егора Гайдара — казнитель, палач хакасского народа безвинного. А воспитанник Макаренко, папа Явлинского, детприютский начальник, пусть хороший, может, даже и сентиментальный, но вот сынок его, академик, пятисотдневный уморитель русского народа, жесткий: явился с командой арестовывать Пуго, министра МВД СССР — Гриша Явлинский, мальчик примерный, пионер замечательный. Павка Корчагин в Нижнем Новгороде, реформатор, мечтающий об Израиле…

Стадо. Стадо. Горлопаны. Пляшущие шуты. Визжащие проститутки. Продажные вожаки демократии. Качающиеся охломоны. Торговцы кровью. Предатели. Облапошенные гои Москвы скопились на Васильевском спуске — и над ними Ельцин трибунит: чем не Сергей Миронович Киров? Ярче Лейбы Бронштейна закатывает посулы и речи президент наш, гнуснее палача, Льва Троцкого, заваривает похлебку кровавую в России.

А как ноги подбрасывает, костями склерозными хрустит — Троцкому и присниться не могло. Артист. Казнитель-весельчак. Русский, русский.

Ливня жду, а в нем свою удачу,

Молний жду, грозу благодаря.

Может быть, я ничего не значу,

В тихих синих дремах января.

Может быть, я тот не сжатый колос,

Что зовет, поземкою шурша,

Потом и замолкает голос

В миг, когда заговорит душа.

Это — мать седая за горами,

Где звенит речушка Ивашла,

Сгибшими бродила хуторами,

Да живой могилки не нашла.

От кровавых смут и неугода

Пашни заскорузли и теперь

Только плачет в дебрях непогода

Да в сугробах ночью воет зверь.

Край ты мой, Россия, бор сосновый,

Цепи нам куют, готовят плен

И такой сулят порядок новый —

Не подняться правнукам с колен.

Вот сомкну ресницы, крест приснится,

Дедовский, упрямый и большой,

Разве соглашусь я примириться

С ненавистью, властной и чужой?

К Родине склоняясь головою,

Знаю, Бог мне указал перстом

Стать землей, молитвою, травою,

Эхом стать в моем краю пустом!..

Педерасты, олигархи, лесбиянки, министры, проститутки, банковские жулики, премьеры, тюремные проходимцы, курвы «семьи», все, все, кто мелко и кто крупно грабит народ и Россию, заявили через сионистский телеэкран и через сионистскую прессу у нас о безоговорочной поддержке Ельцина, а генералы даже в драке, упрекая ватага ватагу в недостаточной верности и нежности к Ельцину, затабунились, как гобийские бронтозавры, пузатые, продажные и глупые. Безобразники.

Кто инсульт приобретает, кто от разрыва сердца гибнет, кто стреляется, кого арестовывают, кого выгоняют, кому покинуть Россию дают, но, как вокруг Ленина и как вокруг Сталина, вокруг Ельцина — кровь, стоны, проклятья, смерть, и он, конечно, победоносно окончил поединок на выборах, он и дальше поведет Россию к гибели. Где Ельцин — там не русские, а наоборот, антирусские помощники, консультанты, советники, эксперты и прочие сосуны нашей крови. Ельцин и его клика распяли русский народ. Они распяли Россию!.. Христопродавцы.

Но возмездие совершается: Грачев расстреливал — а ныне?.. Романов, чеченский, расстреливал — а ныне?.. Волков расстреливал — а ныне?.. Кондратьев расстреливал — а ныне? Ерин расстреливал — а ныне? Панкратов расстреливал — а ныне?

А спокойна ли жизнь у Черномырдина? Спокойна ли жизнь у Лужкова? Спокойна ли жизнь у Чубайса? А суета мышиная Гайдара? А суета и лавирование Явлинского? А загулы Ельцина?

Палачи, истреблявшие русский народ в семнадцатом, в двадцатых и тридцатых, сами поплатились кровью собственной и судьбами собственными, поплатятся и эти, поплатятся. Да уже — платятся: гляньте, ни у кого нет приличного лица. Жалкие, преступные, торгово-подсудные физиономии Миши Горбачева, менялы и балабона, загнанного западными хозяевами в угол. Деньги есть — а поздороваться ему с нормальным русским человеком опасно: вдруг по морде съездит?..

 

1991 — 1996

7. Нужен русский князь

 

Новый русский паук на Спасской башне замуровался. Обратный ход Курантам в Кремле дал. Время вспять двинулось. Новый русский паук — мальтийский рыцарь, масон жирный, гой сионистский, разбухший на крови русской начальник главный в России, повелевающий нами, поэтами и прозаиками русскими, храбрыми и свободолюбивыми, ухмыляющийся над бомжествующим народом русским, рассекающий мечом кривым территорию нашу… Черт одутловатый.

Мы забыли в нищете, в пропойстве, в разврате, в покорности, в усобицах и подозрениях заповедь высокую, сверкнувшую, как боевая молния на помутневшем горизонте русском, забыли истину, изреченную Иоанном Кронштадтским:

«Перестали понимать русские люди, что такое Русь! Она есть подножие Престола Господня! Русский человек должен понять это и благодарить Бога за то, что он русский».

Мы забыли в трагедиях:

«А ныне в худородной и обескровленной под более чем семидесятилетним немилостливым жидовским игом России много ли найдется таких русских людей, которые бы имели хотя отдаленную догадку о том, какое неоценимое сокровище носят они в самом имени своем — русские?»

Мы забыли, хороня расстрелянных:

«Знают об этом ярые и кровавые враги России — жиды, исполненные лютой ненависти и дьявольской зависти к русскому человеку, за то, что Господь Бог дал ему то, что отнял от них, за преступление богоубийства — сыновнее достоинство священства и царства, и центр тяжести связи земной перенес из прежде обетованной земли Израилевой на христоименитый Север».

Мы забыли под пятою масоновщины:

«Я предвижу восстановление могучей России, еще более сильной и могучей. На костях… мучеников, как на крепком фундаменте, будет воздвигнута Русь новая, — по старому образцу, крепкая своей верою в Христа Бога и во Святую Троицу! И будет по завету Святого Владимира — как единая церковь!» — предрекал Иоанн Кронштадтский.

В Екатеринбурге черт вскарабкался на подмостки и, как в Москве, Санкт-Петербурге, Омске, Белгороде, Новосибирске, Астрахани, Ростове-на-Дону, Грозном, Челябинске, Волгограде, Ярославле, Хабаровске, и прочих городах России, — хвост мохнатый выбросил трубою. А на мохнатом хвосте, вцепившись, ерошат перья телерадиорусалки: Миткова, Шарапова и Сорокина:

— У меня кот есть, я люблю угощать его! — молвит Сорокина.

— И у меня есть котик! — сообщила Шарапова.

— А у меня котище, сама за ним ухаживаю! — поделилась Миткова.

Дай, Боже, детей им, здоровых и симпатичных, котов-то заиметь они не опоздали, помоги им, Господи, нравом укрепиться…

Поведет черт хвостом, а русалки:

— Браво президенту!..

— Браво президенту!..

— Браво президенту!..

Потрясет черт башкою, а Олег Попцов:

— Я из команды черта!.. Я из команды черта!.. — Но черт не замечает, щетинится и похохатывает, указы оглашая:

— Эй, вы, земляки, уральцы, зачитываю указы!.. Жизнь вашу облегчаю!..

Первый указ:

— Обязать ВКП разработать мазь от комаров, дабы не кусали пенсионеров на их личных земельных участках!..

Второй указ:

— Обязать министра обороны Грачева не будить в Чечне солдат раньше десяти часов утра!..

Третий указ:

— Обязать всех моих иностранцев, в Кремле, сражаться за великую Россию, за реформы!..

Четвертый указ:

— Вернуть по 1 рублю из конфискованных вкладов Гайдаром гражданам России, достигшим девяностолетнего возраста, немедленно и доложить мне!..

Черт вздумал, возомня себя любимцем публики, прохаживаться по деревянному скрипучему настилу и орать:

— Я люблю свою жену-у-у!..

Я люблю своих детей-ей-ей!..

Я люблю великую Россию-ю-ю!..

Голосуйте за меня-я-я!..

Избирайте меня вновь президентом-м-м!..

Я реформы люблю-ю-ю!..

Я теннис люблю-ю-ю!..

Я молоко люблю от коровы Лужкова, у-у-у! — закокетничал черт…

И это, последнее перед выборами выступление черта, останкинские израильтяне многократно повторили на экранах: им, иноземцам, не жаль нас и не отвечать им за чужой маразм перед нами, чужими им и непонятными. А черт говорил, увещевал, сулил, угрожал, призывал, умолял, канючил, вымогал, вынуждал и в спокойный Кремль, где обитает черт с чертихой и чертенятами, отражаясь в стекле, серебре, золоте и алмазах, в Кремль вполз и, пока гойская толпа внимала черту, бронетранспортеры, дополнительно демонстрируя народную нежность к черту.

Нет, не долетят мои журавли до гнезд материнских. Кровавая сионистская вьюга преградит им путь. А сорокатысячная опричня черта расстреляет их на вдохновенном и тяжком полете. И пока не дано России возродиться. Потому и плачут журавли над синими русскими просторами. Кресты и кресты. Обелиски и обелиски. Ну где еще, скажите, есть, у кого еще, ну, скажите мне, есть такая седая, такая горькая, такая измученная Родина?!

В звездной мгле весеннего рассвета,

В час, когда молитва тяжела,

Сотни лет дремавшая комета

Над моею Родиной прошла.

И опять колеблется граница

Меж людьми, а не ведет к добру:

С братом брат не может примириться

И сестра в обиде на сестру.

Даже мы с тобой перед разлукой,

Словно караулит нас гроза,

Виноватой верностью и мукой

Тихо опечалили глаза.

И по селам нашим сиротливо,

Только вникни — сердце защемит, —

Не рябина тонкая, так ива

Под окошком гнется и шумит.

Мы угнетены чужою силой,

Храм надежд стихиями разбит:

Нет цветка в лугах России милой,

Нет птенца, который не скорбит.

И недаром, каждому знакома,

За пространством Южного Креста

Шевельнула голова дракона

Золотыми кольцами хвоста!..

Россия не может быть марксистско-ленинской или Гайдаро-Явлинской, как не стала она ни Арбатовско-Абалкинской, ни Яковлевско-Горбачевской, не станет она и Ельцинско-Черномырдинской или Лужковско-Гусинской, как не стала она Шахрайско-Бурбулисной…

 

*  *  *

 

А быть России — красно украшенной, заревою Родиной русской! Быть ей — патриотической. В патриоте не уживутся две идеи, две любви, две России. В патриоте Россия — единственная и несравненная!

Только — уберите останкинских израильтян!

Только — уберите масоно-сионских взрывников из Кремля!

Только уберите еврейско-русских христопродавцев от русского трона!

Генерал Лебедь был депутатом Верховного Совета Республики Приднестровье. Сегодня он — депутат Государственной Думы России. Был командующим 14-й армии России в Приднестровье. Сегодня — Секретарь Совета безопасности России. Продолжает уже в масштабах России сражаться с коррупцией. Его борьба с коррупцией в Приднестровье затянулась: даже указом президента Ельцина генерала освободили с должности командующего армией… Зарапортовался. Надоел.

Чем завершится борьба Лебедя с российской коррупцией? Ельцин не наивный мальчик и не Республика Приднестровье под его жезлом, а безграничная держава, расхристанная и развинченная авантюристами смутной эпохи, эпохи порабощения России сионо-масонской инквизицией, западным капиталом, американским долларом и отечественным ворьем.

Пойдет ли генерал Лебедь беззаветною тропою патриота, сумеет ли собрать и хлынуть с неодолимой ратью, дабы вымести и очистить русский простор от грязных оккупантов? Пока в останкинском Тель-Авиве ликуют черти. А в Чечне русские головы насаживают мясники на колы. Исчезают дети. Валяются у дорог изнасилованные женщины. Время ордынцев на Руси, время надругательств и казни — люди русские, берегитесь: нет у вас ни опоры, ни защиты, ни хозяина!..

Над Куликовым полем пожаром вздыбился шатер Чингисхана, а над шатром — сам Чингисхан: в шапке собольего меха, визжит, приказывает, лжет, грозит и, пьяный русской святою кровью, пританцовывает, дурень маханный, шакал гобийский, тигр азиатский, медведь таежный, черт седой, официант мальтийский, Иуда политбюровский, палач банальный.

Господи, пошли непродажного генерала русскому народу!..

Христос любимый, защитник наш знаменитый, накажи изменников!..

Бог, иудеями распятый, стряхни их, клопов ядовитых, с тела русских!..

Да затворится поганый язык в устах скверных, онемеет у негодяев, клевещущих на праведный народ русский!

Картаво гавкающая свора бобиков кремлевских с четырех сторон ежедневно атакует работящего человека. Позор.

Преступное телерадио способствовало тому, что Россия по сути превращена сейчас в отделение, филиал Израиля. Останкинские евреи, старея, передают свою сионистскую идею и задачи новым поколениям, а те, продолжая завоевывать русское пространство, ведут себя еще наглее.

Они не ответили перед нами, российскими народами, за самодурство Никиты Хрущева, не ответили за бровастое затмение Леонида Брежнева, не ответили за «Проект поворота сибирских рек», не ответили за Афганистан, не ответили за трясущегося Андропова и за умирающего Черненко, на престол возведенных.

Горбачев, разогретый и возвеличенный ими до «ранга» Христа, начал, спровоцированный Сионом и останкинскими израильтянами, конфликтовать с мусульманами в СССР. Начал мягко, но пронзительно, и рассорил нас к приходу Ельцина весомо. А Ельцин, не менее разогретый ими и возведенный на «холм славы» Степана Разина, окончательно довершил разлад между русскими и мусульманами, двинув армию на Чечню.

Чего добился Израиль? Израиль добился сионизации нас, участья нашего в его войнах с арабами, с необъятным мусульманским миром. А Запад от будущих грозных отношений с Китаем защитился русскими и мусульманами, поджегши между ними вражду, сделав русских и мусульман пушечным мясом, мишенью для Китая…

Не понимает разве этой сионистской хитрости, этого масонского коварства мальтийский рыцарь Ельцин? Понимает. И Горбачев, хотя и невероятно темный болтун, прекрасно осведомлен наставниками, ермолку на его пятно натягивавшими: раздел и конфликт, русско-мусульманский, погубит СССР и Россию.

Захватив средства массовой информации в СССР и России, останкинские сионисты наносят удары прежде всего по русскому человеку, по русскому народу — и правильно: с малыми народами они быстро разберутся, русских им покорить бы!

Чем Евгений Киселев, еще и еще спрашиваю, не Генрих Боровик ныне? Чем Сергей Ковалев не Андрей Сахаров ныне? У останкинского кагала Хрущев был — шут. Брежнев был — шут. Горбачев был — шут. А Ельцин у еврейского каганата разве не шут?

Превозносят: «В решающие минуты Ельцин неодолим!.. В крайних ситуациях Ельцин гениально нестандартен!.. В тупиковых моментах Ельцин победитель!.. Он непостижим, когда ему грозит оппозиция! Он бесподобен, когда надо взять на себя трагический груз!».

А к чему они клонят? К тому: ты, шут, можешь нырять в лужу с моста. Можешь обмочить авиаколеса в Германии, пожалуйста. Ты, клоун, можешь проспать встречу с иностранным премьером, давай, давай, гуляй, но сцапали нас за бока русские — вскакивай и спасай нас, израильтян, золотой генофонд останкинский.

Вот и хлопает дверьми заводов и фабрик, дворцов и университетов, генштабов и губернаторских контор Ельцин: вдруг Россия вырвется из лап Сиона, из петли Запада? Нельзя. И помолодел Ельцин. Протрезвел Ельцин. Подобрел Ельцин. Забота об инвалидах войны. Забота об огородниках. Забота о санитарках. Забота о кочегарах. А на деле — омерзительный блеф: пять лет у руля — чего не заботился? И где ум и навык осуществлять  заботы на практике Ельцин возьмет, если пять лет ему хватило разорить СССР и ликвидировать, помочь Горбачеву и его предательской мафии пять лет Ельцину хватило: разорить и швырнуть в межнациональный сионистский огонь молодых россиян. Где Ельцин возьмет ум и навык?

Потому и с НАТО разыгрывает Ельцин детскую карту: кочевряжится, надувается, пыжится, а ведь вопрос о подчинении России НАТО с ним, в кругу «мальтийских рыцарей», давно решен. Из всех правителей России, за всю историю России, Ельцин — самый лживый, самый жестокий и самый трусливый, самый жалкий и продажный диктатор. В русском народе к нему — ненависть. А в Израиле и на Западе отношение к нему — какого он заслуживает: трепыхайся, но выполняй то, чего с тебя требуют, и не рыпайся, не смеши себя и нас!..

Чем отличается шут, Гиша Задорнов, от шута Хазанова? А чем отличается шут Хазанов от шута Жванецкого? А чем отличается шут, ведущий на телеэкране конкурсные шоу, выстраивающий русских девушек и русских ребят в очередь разгадывать и отвечать на его каверзные вопросы, и потом слушать, как он, шут, орет: «Выиграла путе-евку-у в Бразилию!..» Или: «Выиграл путевку в Израиль!..» Или: «Выиграли путевки в Америку!..»

Только и радость — Бразилия, Израиль, Америка, а не Рязань же, не Калуга, не Тамбов же!.. Патриот. И любой в останкинском Тель-Авиве, любой еврей — патриот. Генерал Лебедь не успел принять полномочия и понять обязанностей новой должности — секретаря Совета безопасности России, как его проинтервьюировал, допросил останкинский еврей, похожий на Гишу, на Хазанова и на Жванецкого, родной лицом и нервным визгом конкурсному крикуну Якубовичу: интернациональные братья или родные братья?..

Телецентр — правительство и президентство России, да, телецентр. Что, смотря на них, останкинских сионистов, думает о России, вернее, может, имеет право подумать о России бурят, ненец, манси, алтаец, что? Имеет ведь он право подумать так: «Зачем нам, бурятам, эта еврейская экранная суета и ложь? Зачем нам, допустим, чукчам, эта подделка под русских, подделка под татар, под башкир, под кого угодно, подделка, еврейская, под народы, чужие им?».

А зачем народам России кремлевская грызня? Сегодня Гайдар — гений. Завтра — Бурбулис гений. Послезавтра гений — Попцов, зачем? Зачем чувашам возня кровавая на Смоленском бульваре, организованная ельцинскими негодяями? Зачем? Не возня, а фашистский расстрел народа русского. Зачем народам России возня с Лебедем? Зачем пыхтение по выдворению Грачева, Коржакова, Барсукова: зачем она, грязь кровавая, малым и большим народам России? Зачем им война в Чечне?

 

*  *  *

 

Конечно, Иван Грозный облил бы горячими кислыми щами не только Гишу, Хазанова, Жванецкого и прочих телевизионных шутов, он, русский самодержец, облил бы кислыми горячими щами и Черномырдина даже, я полагаю, и в сторону президента России опрокинул бы горшок щей, горячих и кислых!..

Слышим ли мы Пушкина, Некрасова, Тютчева? А Павла Васильева? А Бориса Корнилова? А Василия Федорова? Слышим, чуть, русских классиков, иногда, куда же иначе останкинские сионисты, на какой экран пристроят Галича, Бродского, Высоцкого, Окуджаву и прочих корифеев демократической эпохи?

Нашу русскую природу, весну русскую, и то замалчивают.

За окошком не лебяжью стаю

И не звезды высеяла тьма,

Это задержалась, пролетая,

На весенних яблонях зима.

Как же мы не встретимся с тобою,

Если маем разбудило высь,

Если белое и голубое

За зеленым полем обнялись?

Ничего мы, оба, не разрушим,

У тоски недружелюбья нет,

Потому струится в наши души

Белый, белый, лебединый свет.

Я скажу и не дождусь ответа,

Только чуть расширятся глаза, —

Ведь от света золотеет лето

И грозой качает небеса.

На пиру страстей неистребимых

Ревностью остывшим не помочь.

Привкус крика на губах любимых

И в зрачках неистовство и ночь.

Обниму, нахлыну ли, прильну я,

Словно ливень, полоня траву,

Так, что даже кофточку льняную

Я опять — над сердцем разорву!..

Красота чувств человека искони выражается признаниями другому человеку. Но у дикторш коты имеются, а животные тоже понимают ласку…

Хорошо бы — не ссориться, не звенеть мечами полемик, а жить тревогой дня, его заботами и трудами. А тревога дня — надвигающееся бесхлебье. Спасибо Америке: продает пшеницу за золото!.. Забота дня — поля и мартены, ждущие энергии и молодости: кооператоры, сильные и натренированные, не спешат спускаться в шахты, шагать бороздою. Труды дня — защита соседей, столкнутых в огонь взаимных оскорблений и трагических свар, омывших вчерашнее национальное дружелюбие братской безвинной кровью.

Как такой тревогой жить? Словно диктует несчастье стране циничная мафия. То она, казня царя, ликвидировала храмы, «классы и привилегии», то она, швыряя по тюрьмам и окопам крестьянских сыновей, сгоняла их в «обильные» колхозы, то она, проматывая лес, нефть, железо и алмазы, травила химикалиями и ядерною течью родимую землю, то она, банкетничая и упиваясь, звенела звездами соцгероев целые погребальные десятилетия!.. Мафия, имитируя Россию, уничтожает Россию.

Русская семья в полураспаде. Кто сосчитает миллионы брошенных осиротелых детей? Кто им заменит нищий быт на сносный уют? Мафия выкосила людей. На завалинках ослепших изб — старухи, бабушки, изглоданные подлой политической трескотней обещаний, измордованные налоговыми и охранными карателями. Где их мужья? В расстрельных подвалах и на обочинах кровавых трасс забытых победных битв. Русская невеста боится свадьбы, безденежья и грядущей грубости боится. Русский мужчина обречен на экономическое прозябание. Русская женщина боится родить ребенка — куда завтра его пошлет мафия?..

Сегодня мафия заново «открывает» взорванные храмы, «коронует» казненного царя. Сегодня мафия «реабилитирует», «расколхозивает», «разгосударствляет», как тогда — арестовывала, обартеливала, осоюзивала. Мафия переела крови. Мафия замыкает пространство, круг, по которому она семьдесят четыре года, изгаляясь, околпачивая, уродуя и мучая, вела ограбленную Россию. Мафию потянуло в дворяне. Даже собственные, откормленные пайками чугунные памятники, отшлифованные для нее холуями, мафия стыдливо разрешает скандально убирать: следы заметает?

Достаточно ссор. Хватит полемик. Разве литература отвечает, а не воры и палачи? Разве честный писатель — не страдалец? Первая октябрьская пуля нашла Николая Гумилева. Лучшего, храбрейшего выбрала, не промахнулась!.. Пули ядовитой лжи и клеветы ныне свистят над дорогими русскому сердцу поэтами и прозаиками, критиками и публицистами. Желтая пресса ерничает, клокочет, дьявольствует над Вас. Федоровым, Ю.Бондаревым, М.Лобановым, П.Проскуриным, Вяч.Горбачевым, С.Куняевым, Ю.Прокушевым, Т.Глушковой, А.Ивановым, Б.Ручьевым, — больно говорить.

Можно только удивляться мужеству и терпению Бондарева. И одного ли Бондарева? А сколько талантливых имен замолчано, запечатано? Не диссидентствуешь — в забвении пропадешь. А сколько бездарных наглых закордонных торговых имен двинуто в оборот? Чувствовать себя русским — необычайно достойный подвиг теперь. Русский народ на скамье подсудимых. Спасителя судит мафия, предатели судят. Мафии выгодны дрязги, драки, раздоры, голод, холод, кровь, нестабильность, мафия — недремная, ненасытная акула, тоскующая по темному шторму…

Мы, русские люди, окидывая взглядом горы преодоленного и непреодоленного горя, считаем необходимым делом — стремиться к ясности человеческих отношений, к доброте, к душевному равновесию и уважению. Мы твердо намерены собирать надежды, ценить мастерство, врачевать истину, держать подальше от «псов перестройки», продажных и науськанных, минуя кухни, постели и кабинеты ее заболтанных экранных корифеев и провалившихся прорабов базара.

Мы, русские люди, широко распахиваем двери перед учеными и рабочими, мыслителями и художниками. Мы с теми, кто думает о России, кто своим призванием и судьбою служит ей, верит в нее. Россия — выше нас. Россия — седее нас. Россия — неодолимее нас!..

 

*  *  *

 

Ельцин, когда мы шевелим ушами, как шевелят ими, большущими и холуйскими, тележурналисты его, любит артистически доказывать замурзанную трибунами байку: «Мы избежали катастрофы!..» «Мы не дали втянуть Россию и народы ее в гражданскую войну!..» «Мы избежали голода и холода!..» «Мы избежали полного разрушения промышленности России!..» «Мы избежали умирания сельского хозяйства России!..» «Мы идем вперед!..»

Македонский: пришел — победил и спас?.. Да, старый, седой, больной человек, а говорит и говорит, говорит и говорит детские романтические патетики, ну чего мы избежали? Границы России обрезаны и обтоптаны. Даже с морей, Балтийского и Черного, нас потеснили. Даже Уральск и просторы вокруг него, казачьи, у нас оттяпал Назарбаев, не говоря о других, оттяпанных у нас просторах.

Ткацкие станки в Иваново — не крутятся. Первый мартеновский цех в Челябинске моем затих. О чем балабонить? Мы — африканская колония в руках ЦРУ и Запада… Но Ельцин — сталинский большевик!..

Утверждал же Иосиф Виссарионович:

«Мы переживаем теперь период поворота от восстановления промышленности и сельского хозяйства к реконструкции всего народного хозяйства, к перестройке его на новый технической базе, когда строительство социализма является уже не перспективой только, а живым практическим делом, требующим преодоления серьезнейших трудностей внутреннего и внешнего порядка».

Ельцин — замечательный Сталин. Но по размену кадров он выше Иосифа Виссарионовича: Сталин умер, а его соратники, Ворошилов и Молотов, все еще в правительстве подвизались, но у Ельцина вокруг, за пять лет, проведенных им в Кремле, ни одного не осталось достаточного холуя — несколько раз поменял их, запомнить и назвать имена их нет никаких возможностей!.. Да, Ельцин — Иосиф Виссарионович Сталин сегодня. Пусть за ним — руины Ипатьевского дома и Дворца Советов, но, повторяю, Ельцин — Сталин сегодня.

Подключив к собственной агитации за самого себя генералов и прапорщиков, разведчиков и милиционеров, продавцов и банкиров, танцоров и шутов, мэров и губернаторов, экстрасенсов и гадалок, политологов и алкашей, бомжей и артистов, новых русских и останкинских израильтян, счетчиков и пулеметчиков, пародистов и артистов, менеджеров и министров, изуверов и премьеров, Ельцин, уставший от поездок в казаки и в металлурги,  в спортсмены и в бизнесмены, страхом победил: еле-еле переполз линию между собою и Зюгановым, победил, выдохся, и на генерала Лебедя оперся…

А Лебедь — не сизый лебедь. Лебедь — не журавль, приветствующий ликующим курлыканием раннюю радостную зарю над Россией: Александр Лебедь — генерал, мчащийся на ревущем, скверно управляемом джипе, к русскому трону. Впереди — сумятица, драки, впереди — русские срывы и русское проклятие!..

Кто нас будет, русских, соединять с прибалтами, русскими, закованными в бесправные кандалы конституций? Кто нас будет соединять с казахстанцами, русскими, находящимися под недремным дозором националиста Назарбаева? Кто нас извинительно соединит с украинцами, русскими, отсеченными от нас предателями Беловежья?

Великий русский философ Иван Ильин сказал: «Мы не «правые» и не «левые»; мы — русские патриоты. И все, что спасительно и хорошо для нашей родины, — все это мы приемлем и отстаиваем. И все, что гибельно и вредоносно для нашей родины, — все это мы отвергаем».

Встанем же за веру и совесть русскую!

Встанем же за объединение народа русского!

Встанем же за труд и за доблесть русскую!

Встанем же за Россию милую, Родину нашу, седую и гордую!

Когда с холма в долину я схожу,

То кажется, средь сосен и берез

Следы трагедий древних нахожу

И вихри — только пролетевших гроз.

Вселенная волнуется еще

Слезами предков наших и тоской.

И вроде бы мне руку на плечо

Неслышно опускает сам Донской:

«Мы выстояли, недруга разя,

И к вам сегодня, я хочу сказать,

Такие черти норовят в друзья,

Привыкшие заспинно Русь терзать, —

В ярме народ и в кабале народ,

Где нет детей — хозяйничает смерть,

Замкнул страну в объятиях урод,

Меч вскинуть даже некому посметь!»…

И я подумал: «Господи, спаси

Ты нас в сплошной предательской ночи,

Ползут, хлеба сминая, по Руси

Торгашеские тучи саранчи.

И нам себя уже не уберечь,

Захватчика не вытолкнуть взашей.

О, если бы на поле брани лечь,

Но травят нас, как в погребе мышей.

И радуются нехристи, резвясь,

И курва тризну праздновать спешит…

А нужен нам всего лишь — верный князь,

Да, русский князь, а не мальтийский жид!

 

1991-1996

 

8. Мертвые сильнее нас

 

Мартовское тепло задерживается где-то: может – в Сахаре, может – в Гоби, но задерживается и задерживается. Путь на кладбище – белый, как саван. И снег еще – белый, белый, не тронут рыжим сухим туманом фабрик и заводов, пожирающим влагу и свежесть природы.

Но весна вторгается в наше чувство и сознание теньканьем синиц, повеселевших на пробившийся луч солнечный к ним и на карканье серых ворон, уставших от долгих морозов и колгочащих гуще и оптимистичнее – над бетонными и мраморными обелисками и над крестами, широко летящими в поля русские. Мрут люди и мрут. А живые воюют и воюют. Хотя живые на селе – старухи. Старики-инвалиды спились давно. Откуда молодежь-то возьмется?

На сотни избушек и домов Саша, красавец, в Семхозе вырос. Баян развернет — свадьба зашевелится и плясать заспешит. Редко свадьба себя обнажит в Семхозе, да и та под баян Саши расцветет. Но высмотрели Сашу Дудаев с Ельциным. Они дерутся, а Саше в Чечню надо ехать  боевиков укрощать

Возле вагона мать обняла Сашу и зарыдала. А невеста поцеловала Сашу и улыбнулась, глупая. Обе исчезли. А сейчас – появились. За гробом шагают. В цинковом гробу им прислали из Чечни Сашу Дудаев и Ельцин. Утро. Шуршание черных одежд. Древние вздохи седых вдов. А в распахнутую форточку кирпичного особняка новых русских то ли Алла Пугачева с Киркоровым, то ли их последователи по радио упражняются:

—    Ты-ы во мне!

—    Я в тебе-е!

—    Я с ума сошла-а!

—    Ий-я зошел-ль, ий-я зошел-ль!..

Похотливый, бессовестный ритм течет через изуродованный нищетою Семхоз, через кладбище, зависая над бетонными и мраморными обелисками, над облезшими пегими крестами. Грех великий.

Да и путаю я их: где Пугачева базлает, а где сипит Киркоров —  не разобрать: русская опрятность изгнана со сцены, а русская песня арестована и расстреляна новыми русскими у Дома Советов. Война войну продолжает.

Солнцем ранним согрет, тает вспыхнувший снег,

Из сугроба ручей припустился в побег.

Сок врачующий брызнул в корнях у берез,

И дохнули поля жженым запахом гроз.

Но молчат хутора, как могилы, молчат,

Под стрехою в хлеву петухи не кричат.

И на кладбищах дремистом тоже слышна

С этой схожая горько зыбун-тишина.

Ты скакала, Россия, на танках рвалась,

До победы несла свою красную власть.

А сегодня твой подвиг совсем невелик,

Преградил тебе путь из Чечни боевик.

Он взрывает, насилует, грабит, нахал,

А в сторонке над нами хохочет Джохар.

И в столице в ответ наш хохочет бандит,

Так друг другу войной помогают в кредит.

И плывет мимо изб, не по трактам Европ,

За крестом с укокошенным воином гроб.

А недавно – опять у нас, в Сергиево-Посадском районе, похороны. Поэт русский, Геннадий Серебряков, от разрыва сердца скончался. А какие стихи у него, какие стихи:

Срубили березы, срубили

На древнем приволжском холме,

Как будто бы с ними сгубили

Заветное что-то во мне.

Осенью мы с женою направились на кладбище в Семхозе – крошек хлебных насыпать на могилку ее отца и, рядом лежат, на могилку крупнейшего писателя русского, Ивана Ивановича Акулова, насыпать крошек хлебных, перед снежными бурями пернатых подкрепить.

Направились, а навстречу Геннадий Серебряков:

— Эх, Валентин, хороню и хороню! Бабки мрут и мрут.

— И мужики не задерживаются, Геннадий.

— Почти нет уже их, Валентин. Водка унесла их, водка.

— Демократы утопили Россию и народ русский в похмелье.

— Сволочи они, а не демократы, картавые негодяи, Валентин, враги!

Геннадий с 1991 года замкнулся. В Москву из Семхоза не показывался. Грустил. Печалился. А державу разваливали и разваливали Ельцины и Гайдары, Бурбулисы и Попцовы. На экране телевизора русских, нас, каждый день, каждый час, каждый миг расстреливали и расстреливали ложью, наговорами, красно-коричневыми эпитетами и ненавистными определениями, а потрафило – расстреляли русских у Дома Советов, даже израильских снайперов наняли, негодяи. Да, да, только – негодяи, как назвать их далее, как? Рассекли народ русский на десятки территорий.

Глаза у Геннадия Серебрякова были – голубые, голубые, большие, большие, веселые, веселые, да горе и нищета, предательство и разорение, напущенные демократами на нас, на Россию нашу, заставили потускнеть очи поэта: из веселых они обернулись трагичными:

— Валь, уничтожают нас. Что же делать, что же делать?

— Околорусские мерзавцы вместе с христопродавцами русскими Россию проторговывают, виллы в Америке ухватывая. Нашествие саранчи.

— Ночью думаю. Утром думаю. Вечером думаю. Пропали.

И не выдержал русский поэт: сердце не выдержало, разорвалось. Упал в доме. В сумерках. Даже таблетку не успел взять в рот, в зубах застряла. Мы приехали в Семхоз, друзья Геннадия, подняли гроб. Похоронили, такого талантливого поэта лишились. А Россия молчит. Кто его смерть объявит: Алла Пугачева? Олег Попцов? Егор Гайдар? Бурбулис? Ельцин? Кто? Киркоров?..

 

*  *  *

 

Некоторые помощники президента не картавят – натренировались, но не восхищаться же им русским поэтом, Геннадием Серебряковым, живым, и не тосковать же им о русском поэте, мертвом, упавшем в сумерках от разрыва сердца?

На могилах, снегом запушенных,

Солнце льет весенний ломкий свет, —

Здесь забытых или воскрешенных,

Под крестами тесаными нет.

Лишь дожди гремучие метнутся,

С теплой поднебесной высоты

И над каждым холмиком проснутся

Синие и красные цветы.

Это – кровь людская и рассветы:

Красный цвет и синий, синий цвет,

И такой России в полпланеты,

Не найти среди других планет.

За оградою единоверца

Мы примнем зеленую траву,

Брат, погибший от разрыва сердца,

Ты лежишь, а я еще живу.

И летят на мерседесах франты,

Горбуны экранные поют,

Наших жен на рынке оккупанты

И невест сыновних продают.

Путь-дорога вьется бечевою,

Впереди разруха и туман,

Вся Россия стала кочевою

И ее венчает пьяный хан.

Он венчает и не замечает:

Кто идет,

а кто лежит в земле,

И на гнев мятежный отвечает

Пулями, свистящими во мгле!

А Сергей Есин, прозаик московский, жалуется в прессе: дескать, Юрий Левитанский умер, последний ученик и соратник великого Александра Сергеевича Пушкина, умер, а Союз писателей России секретарей не прислал на траурный митинг, посвященный усопшему русскому классику. А до него – гениальный русский пророк Иосиф Бродский умер. Но того похоронили, перехоронили и в Америку из Рима доставили, забронировав ему могилу аж в Венеции. А Левитанского, состоящего в каком-то или в каких-то альтернативных писательских союзах, как сам Сергей Есин – в нескольких сразу! — Союз писателей России не проводил. Не секретари там, в СП России, а людоеды. Скучно интеллектуалу, скучно ощущать себя последним мамонтом порядочности…

Сережа Есин явился, а на могиле Юры Левитанского и фразы произнести Сереже не дали. И у гроба Юры не дали. А если бы дали? О, как бы умно и полезно Сережа речь произнес. Любое его междометие – речь, невероятно глобальная и глубокая!.. Не явился же он к гробу принять участье в похоронах обычно: помолчать, постучать носом и уйти. Этак пусть являются рядовые, обычные собратья его. А он – пронзительный, общезначительный и масштабный: везде – член комиссии, получлен редколлегии, немножко подчлен, призер и чуток – прогрессист. Не положено ему нормально, без поучительных советов, провожать покойников. Не сионист же он и не шовинист же, а туда – половину и сюда – половину… Цельный.

Зачем ему знать, что блестящий русский поэт, Геннадий Серебряков, от разрыва сердца умер? Русские без Сережи Есина узнают и похоронят русского поэта. А классика, Юру Левитанского, без речи, уныния и паники Сережи Есина хоронить нельзя. Пусть через каждые тридцать минут о смерти Левитанского и о смерти Бродского, опять русского классика, по Есину, радио и телевидение России объявляли громко и неукоснительно, а речь Сережи Есина не прозвучала ни у гроба и ни на могиле пушкинских соратников, русских поэтических звезд. Знал бы он – не пошел хоронить!.. Хоронить без “еврейско-русских ” склок и дрязг неэтично. Не геризм…

Истинно православный, типично русский скромный человек не должен просто перекрестить и уйти, простившись, нет, истинно православный должен долго и нудно говорить у гроба покойника или, допустим, в офисе генерала госбезопасности, должен артистически явиться на свадьбу смущающейся невестой, девственницей, а на похоронах – зрелым внушительным покойником. И уличать отсутствием того доброго в людях, что в самом давным-давно театральной молью потрачено… Действительно, серьезной рыбе в болотной тине – мелко, а скользкому головастику – раздолье. Но мало ли мы похоронили? Это мне еще посильно запомнить мальчишку, убитого в Чечне, или Геннадия Серебрякова, погибшего в Семхозе. А кто ветеранов запомнит?

Добрыми и веселыми они были – живыми остались, пройдя под железным огнем от царственной Волги до бушующего Берлина. Защитники. Их поколение – бесстрашные танкисты и летчики, мужественные сталевары и сеятели. Все они, все – верные солдаты Родины, страны, преградившей кровавый путь расистскому нашествию. Все они – святые в памяти детей и внуков.

К семидесятым и восьмидесятым годам – постарели, праведные, не забытые временем и взятые на авторитетную опеку народом своим… К 23 февраля и особенно к 9 Мая защитники наши посверкивали орденами и медалями. Красивы! Красотою трагической свободы неповторимы.

И собирались – в “Современнике ”, было такое издательство в России, щедрое: двери поэтам и прозаикам республик и областей широко распахнуты, милости просим – и разлетались книги, о горе и радости, дружелюбии и братстве, по державе. И в кликушестве Сергея Ковалева мы не нуждались.

Известная русская певица, Вера Георгиевна Прокушева, угощала нас музыкой Георгия Свиридова и стихами Сергея Есенина: голос ее медленно поднимался в небольшом зале-кабинете, трогал, овевал, уводил нас по долинам русским, по холмам рязанским, укликая на высокий берег Оки, и до Волги – рукой подать!.. Пространство – рядом, и твое.

Москва – наша. Рязань – наша. Ока – наша. И богатырская победа на Волге – наша. И мы – близкие, теплые, наши, наши: вот – знамя, гордое, неодолимое, вот – герб, утвержденный сеятелем и сталеваром, вот – СССР, у плеча твоего и над тобою. Легенды грозно шелестели. Где их след?

И голос, и музыка, и слова, конечно, не как у Левитанского, но:

Выткался на озере алый свет зари.

А в бору со звонами плачут глухари.

Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.

Только мне не плачется – на душе светло.

Знаю, выйдешь к вечеру  за кольцо дорог.

Сядем в копны свежие под соседний стог.

Зацелую допьяна, изомну, как цвет,

Хмельному от радости пересуду нет.

Кто же аплодировал певице? Знаменитые поэты. Знаменитые писатели: Сергей Наровчатов, Михаил Львов, Василий Федоров, Дмитрий Ковалев, Алексей Марков, Николай Шундик, Георгий Коновалов, Иван Акулов, Андрей Блинов, Борис Можаев. Воины, воины, объятий и похвал вы справедливо достойны!

Сегодня – их нет. Они как бы, не согласясь, отвергли перестроечную мглу: уходом из жизни оттолкнули ее от ворот собственного дома. Помню, Иван Акулов, следя за переговорами Горбачева и Рейгана в Рейкьявике, качая головою, вскрикивал:

— Заложил, предал, проторговал нас негодяй! Развалит он державу, изменник!..

Михаил Львов, татарин вдохновенный, поэт русский, просто рухнул, предчувствуя накат грабителей, разложенцев, вожаков хищных стай и слепых переделывателей ”мирового порядка“… Золотозобых мерзавцев. Прожорливых и ненасытных. Бриллиантовый сникерс на экране жующих.

А Николая Шундика, труженика, есенинца, учителя и полномочного, так сказать, представителя северян, мы хоронили, явно потрясенные начинающимся столпотворением в России: запах пороха в Чечне, кротиная тяга выкопать “обособленную нору” для края или региона, — висели над нами. Результаты – готовы. Минуют ли “прорабы” благодарностей?..

 

*  *  *

 

Мертвые солдаты – вечные воины. А мертвые поэты и прозаики – пророки, вещие и непоколебимые. Мертвые защитники Родины – сильнее нас, живых. Они отстояли СССР, величайшую державу, а мы не спасли ее. Мы – на берегу океана, жутко штормящего, а в середине седой и погибельной пучины – Россия родная: как лебедь, крылья распластывает, белые, белые, а взлететь не может. Помогите, но не речами!

Бандитский окрик мешает ей. Черт взлохмаченный хрипит басом бражным: “Красно-коричневые!..”, “Партаппаратчики!..”, “Права человека!..”, “Свобода личности!..” Свободой личности Сахаров и Ковалев — напичкались.

А кто – личность? Гайдар? Бурбулис? Шахрай? Попцов? Кто? И где ваучеры – у Ельцина в папке? Чубайс знает…

О, тяжело хоронить молодых и своих ровесников, тяжело хоронить защитников страны! Брошенные. Забытые. Нищие. Немые. Песен им не споют. Заботою их не поддержат. Рукописи их – в архивах истлевают, заторможенные, а патриотические их произведения – оболганы и арестованы космополитическими хмырями, бездарными агитаторами и проводниками американского образца счастья, попугаями, кривоклювыми и одутловатыми. Каково Союзу писателей России перед Есиным Сережей, а?

Бдительный нюх Есина не обнаружил в писателях-ветеранах искру пушкинского дара. Провожать их Сереже в последний путь нет здравого смысла… И в “Независимой газете” Сережа вздыхать о них не намерен. Пусть вздыхает о них Сорокин, клерк. А Сережа не только не собирался говорить речь у их гробов, он даже не знал толком, что они умерли: слишком занятый и слишком творящий. И о пушкинской музе печется…

И несли мы гроб воина, участника Отечественной, инвалида, офицера, отмеченного боевыми наградами, прекрасного рассказчика и романиста – Андрея Дмитриевича Блинова… Семья и друзья несли. Кому же еще до него дело? Не президенту же? Хотя, слышал я, читает и даже Есенина любит… Не армии же? Армия – под каблуком Боба – доллара!

Неподалеку от Троице-Сергиевой лавры гроб опустили в могилу. Комочки морозной глины о крышку застучали. Лопаты зазвенели. Березки вздохнули тонкие. За ним в небо устремились?.. Тесно им, нежным…

А возвращался я – один. Один – возвращался. И набегали на меня обиды. А за ними – страдания. А за страданиями – строки. В сердце мое просились. Ну, разве мертвые не сильнее нас, живых?

Там, за Москвой, где в крапинах мороза

Кресты и купола монастыря,

Вчера с небес упала и в березах

Могилу другу вырыла заря.

Он был поэт, и воин, и философ,

Окончена сыновняя страда.

В униженной стране великороссов

И он – обычный ныне сирота.

Мы гроб несли семьей, а не толпою.

К предательскому времени спиной.

..Я от могилы тихо шел тропою

И вдруг раздался голос надо мной:

“Ты нелегко сюда нас провожаешь,

И никого, тоскуя, не коришь,

А помянуть весною приезжаешь

И золотое слово говоришь.

В тебе не новой злобой сердце рдеет,

А добротой, как тыщи лет назад,

Пусть не завянет и не поредеет

Вокруг тебя зеленоглазый сад!..”

И вздрогнул я, а за холмом пластались,

Летели версты в серебристой мгле,

И понял я: да, мы с тобой остались

Продлить уют их душам на земле.

Ты не роняй в метельных стонах слезы,

Наш дом беда лихая не найдет,

Пока с небес в такие же березы

Еще одна заря не упадет!..

Но дали, наконец-то, дали Сереже слово, и, Боже мой, — как он сказал, как он неповторимо сказал, мысленно изумительное стихотворение Левитанского процитировал не в ЦДЛ, а на кладбище, на кладбище, престижном, не блиновско-захолустном!..

“Я давно знаю, что, когда умирают люди и земля принимает грешные их тела, ничего не меняется в мире. Другие люди продолжают вершить свои будничные дела. Они так же завтракают. Ссорятся. Обнимаются. Идут за покупками. Целуются на мостах. В бане моются. На собраниях маются. Мир не рушится. Все на своих местах. И все-таки каждый раз я чувствую – рушится. В короткий миг особой той тишины небо рушится. И только не видно этого со стороны.”  Пушкин!.. Реви и не утирайся, Сережа!..

Левитанскому повезло: Есин проводил его в последний путь. А вот Андрею Блинову или Николаю Шундику – где повезти? Сергей Есин догадаться не мог об их смерти: ректор Литинститута, когда ему догадываться? А они печатали его повести, книги его выпускали. Наивные… Да и Геннадий Серебряков – не участник войны, не ветеран труда, а Сережин погодок – взял и умер: ну, когда, когда Сергею Николаевичу Есину догадаться? Знал, конечно, знал, а проявить внимание к упокоившемуся русскому поэту, доброму и крылатому, у Сережи нет ни минутки свободной.

Не может же он вновь, как  он искренне поведал нам, жарить на даче мясо, забыть о похоронах, как, жаря, забыл о скончавшемся Левитанском, и вспомнить, и бежать, один, через утренний темный лес, опоздать на электричку, переодеть костюм, черный, черный, и скорбь выразить, не может: всех и каждого не проводить, и стихи у Серебрякова не пушкинские, а русские, русские, простоволосые, экие вирши!.. Сережа хоть и гурман, но дипломат…

Союз писателей России – не Есинский Союз писателей. Есинский – нейтральный, Есинский – независимый, Есинский – международный, и еще – Есин в нескольких союзах секретарь, кое-где и председатель. Уважает кандидата в президенты, Зюганова, на случай,  а партнерски сотрудничает с Лужковым, на случай, в нервной оппозиции к Гайдару и политбюро, в ладу, на случай, с Руцким и, на случай, с еврейским раввином: нравится Сереже, как раввин поет возле гроба Юры Левитанского. Не то – как поп русский, иерихонит?

Но везде и всюду и при всех Сережа хочет говорить: разве есть человек, способный умнее и полезнее сказать, чем Сережа Есин? Нет подобного трибуна, краснословца лирического, нет. Звездун безальтернативный.

 

*  *  *

Союз писателей России не пригласил Есина на встречу с Зюгановым: ума Сережиного ревниво опасается. И если бы Сережа, пусть даже без жареного мяса, сказал речь у гроба Серебрякова – Россия оторопела бы. Но некогда, некогда ректору. А у руководителя ФСБ, господина Барсукова, Сережу перебили на самом размышлительном перетоке: идеи сверкали, а они, секретари писательского Союза, не заметили. Заткнули Сереже неугомонный рот…

Сережа – утонченный: стихотворение Левитанского он выбрал из сотен других замечательных произведений Левитанского. И самому покойнику, Юрию Левитанскому, персонально повезло: Есин выбрал его, Есин!.. Пусть, честно признаемся, стихотворение не из лучших и у Левитанского, но о моменте умирания человека: как раз – в кон. Пусть, то рифмуется, то не рифмуется, зато – в кон. Пусть, проза сплошная, а не вдохновенное воображение, зато – в кон. Сережа не прозевает мига, если миг – в кон… Ушлый.

В кон – и паренек, студент, с косичками. Женственный мальчик. На глаза Есину попался у гроба: как не заметить? Не девушка же с косичками, а мальчик, мальчик, женственный пацаненок, поцик – фортуна! А на раввине – серого каракуля воротник, подержанный: истинный художник – Сергей Николаевич Есин: цепкое око, горьковское. Не зря же Алексей Максимыч Горький считается основателем Литературного института, где ректором сегодня Сергей Николаевич Есин. Алексей Максимыч, Сергей Николаич, Левитанский, гроб, могила, кресты, речь, студент с косичками… Изумительно.

Сережа не антисемит. Сережа и не русский. Сережа широкий. Он – столичный. В жэковских прудиках-болотцах рыбачил, бычков ловил в детстве. Галстук пионерский туго повязывал. Чистюля и шоколадник. Его и в ЦК КПСС пригласили из-за тугого пионерского галстука, красный, красный такой, галстучек. Инструктором в ЦК КПСС Сережа вкалывал. А там русских нет – интернациональные. ЦК КПСС не Союз писателей России, где антисемиты разные закрепились и держатся. Коммуняки. А Сережа автономный, ничей.

Иван Акулов, Андрей Блинов, Борис Можаев, Николай Шундик, Геннадий Серебряков, Юрий Левитанский – русские, а Сережа Есин – общий.

Но Сережа сумеет и русским быть, с робким намеком на презрение к сионизму, если потребуют партийные органы или бытовые обстоятельства: дело важнее приторной чопорности. Может Сережа прослыть даже патриотом, хотя, скажу, натура – раввин и раввин: очень уж закомплексованный на молитве о Юре Левитанском и о себе. Большевик – из новых русских, но оппонент Чубайсу. Из-за пиджака Зюганова тянется за орденом к Ельцину, на случай…

Мы устали – и огня и стали

Больше в нас хлестнуло, чем воды…

Слава Богу, наконец отстали

От марксистской сытой бороды.

Борода холеная, как репа,

Падала философу на грудь.

Сын отца разоблачал свирепо,

Брат сестре не доверял свой путь.

Но сегодня вдруг мы приосели

Около поруганной судьбы

И под Горбачева полысели,

Пятнами покрылись наши лбы.

Потому седой, да не усатый,

То винтовку вскинув, то наган,

Нас вперед уводит волосатый,

Водкой пахнущий орангутан.

В нас он видит крупные изъяны:

Гои славить дурня не хотят.

Скоро, скоро эти обезьяны

Управлять Россией прекратят.

Будут звери поджидать подарки,

Но, раздвинув мусор и помет,

Жесткий кнут в несчастном зоопарке

Дрессировщик опытный возьмет!..

А вы – о Есенине. Вы – о Прокушевой. Вы – об Акулове. Вы – о Блинове и Серебрякове, Шундике и Можаеве. Зачем? Хоронить надо того, кого вам хоронить выгодно: мол, я – объективный, порядочный, интернациональный, общественный и прочий. Надо, надо, пока не догадаются и не лишат вас, лживого и бессердечного, слова, вас, прытко спекулирующего даже на скорби людей, лукавящего даже возле покойника. Картавое юдобесье.

И как не хоронить? Поэты гибнут в России, а в Чечне гибнут солдаты. Ворона каркает – плохая примета. Комета движется – примета плохая.

Там, за Южным Крестом, в просторе беспредельном – Федор Абрамов или Григорий Коновалов, Борис Можаев или Сергей Наровчатов, или Иван Акулов, или Дмитрий Ковалев, нами ли обеспокоились? Дети и внуки у них. Да и правнуки, поди, имеются? Гои. Не выскочили же дети, внуки и правнуки их в новые русские? Дети – опоздали. Дети ожидали отцов с фронта. Внуки – на дедов орденоносных засматривались. Выскочили?.. Вряд ли.

А правнуки? Узнают ли правнуки – как Сергей Орлов, лирик незлобивый, в танке горел? И пригодится ли им, правнукам, трагедия, побежденная прадедом, защитившим русское поле и песню русскую? На русских экранах герои теперь – американцы. Американцы пустыню покоряют. Американцы на дно океана опускаются. Американцы русскими космонавтами помыкают. Американцы снисходительно на русских невестах женятся. Американцы русских воспитывают и приватизации обучают.

Даже куриные ножки Буша – американские. Даже паразиты, микробы, в ножках – американские. Жвачка в зубах – американская. Майка и штаны расшиты флагом – американским. О’кэй, русские рабы, русские лакеи, христопродавцы золотозобцы, ассенизаторы, организаторы, инкассаторы, рецидивисты и капиталисты, вчерашние партактивисты, нынешние просионисты, время ваше  — лихое, гои!..

И моим друзьям-ровесникам, одногодкам-погодкам, до меня ли? Сколько их полегло? Но полегло не на фронте, а в буре перестроечной пропали: совесть их криком захлебнулась, а сердце их в разрыве умолкло. Где братья Сафоновы, Валентин и Эрнст? Известные не только в краю рязанском. Где Борис Примеров, накинувший петлю себе на шею? Чье предательство его убило? Где Владимир Гордейчев, поэт воронежский? Где Николай Благов, волгарь?

Но всех ли перечислить? Они не штурмовали Берлина, не ранены пулей под Сталинградом, они – отцова опора, забота воина, защитившего СССР и Россию. Не пуля, не пуля сразила друзей моих.

 

*  *  *

Да, Рая Горбачева глупо улыбалась, раздаривала глупые советы и высококвалифицированно затачивала, к появлению среди советской скромной интеллигенции, свои курортные титьки. Виктория Брежнева, казалось, где-то на загородной даче, продев кольцо в ноздрю Леонида Ильича, водила его прогуливать между охраняемыми гаражами.

Но им, обеим, Наина Ельцина даст по очкам!.. Изображая из себя благоверную старушечку, Наина Иосифовна калякает с корреспондентшей: “Внучок-то наш, Глебушко-то, тик, тик, тик, тик – и на руках у дедушки Бори… Один ботиночек у Глебушки-то, у внучка-то, прохудился, а кто починит? Дедушке-то, Борису Николаевичу-то, президенту-то когда? Болеет – и работает, работает, работает!…

А внук-то, Глебушко-то, к дедушке по стежке в больнице тик, тик, тик, тик – только и радость и счастье у Бориса Николаевича, только и отхлынут от президента думы о народе!.. Тик, тик, тик, тик – Глебушко-то к нему, к нему, пострельчик, масулечка, тик, тик, тик, тик!..”

У Брежнева зять на “ч” и у Ельцина зять на “ч”. Чурбанов – с лицом громадного повара, подогретого проспиртованными столовскими котлетами и щами, и Чубайс не лучше – с лицом старшего мясника Черемушкинского рынка, где не прекращаются разборки азербайджанских воров.

А похождения, при Никите Хрущеве, зятя его, Аджубея, муженька дочки его, Рады?.. Главный редактор газеты “Известия”, член ЦК КПСС.

А похождения зятя Брежнева, муженька дочки Галины, Чурбанова, генерал-полковника?.. А похождения по перестройке Чубайса, “зятя Ельцина, муженька” дочки президента Таньки, опять – Галины?.. Руководитель администрации президента России!..

А мы – о Гришке Распутине?.. Какой там Гришка?.. Потому и ноет, почти по-русски искренне, бабушка: “Внучик-от, Глебушко-то, тик, тик, тик, тик!”…

Нечем нам Россию залатать. Некогда нам души починить. Некому и худой башмак заштопать, некому!..

Вера Георгиевна поет или не Вера Георгиевна? А не жена ли моя песней забывается от слез русских – в Таджикистане и Прибалтике, от крови русской – в Чечне, не жена ли моя? Песня к детству тебя возвратит, но трагедию взрослому покажет. Ты – не ты, и песня – не песня…

Песня многому научит, а смерть друзей многое определит. Не иначе. Но песню мы забываем русскую. А смерть близких нужда и боль мешают нам запеть.

Приметы сбываются и сбываются, а жить тяжелее и тяжелее. Прекратятся ли мытарства русских? Освободятся ли от массового спроса экстрасенсы?..

Путь нелегкий, любя и кляня,

Вижу, рок мой грузнее тороса.

Доживу ль я до судного дня,

До второго явленья Христоса?

Я скажу ему: “Нету вины,

Удивляюсь, откуда же силы, —

Каждый год,

словно после войны,

Я считаю в округе могилы!”

Но таятся от глаза они,

Разве мертвых разбудишь устами:

Прорастают травою сквозь дни,

Уплывают под небо крестами.

Неужели один я за всех

Горе мыкаю, память тревожу,

Что ни день, как сгорающий грех,

На великом закате итожу.

Золотисто пылает закат.

И деревья летят над долиной.

Я искал искупленья стократ,

Ну хотя б от тоски журавлиной.

Эта русская наша тоска

За бесправием и нищетою,

Белой вьюгой звеня у виска,

След мой сгладила снежной тщетою.

Доживу ль я до встречи с Христом,

Не листва, не озябшая птица –

Голос падает в мире пустом,

А полынь увяданья родится!..

Не торопитесь осуждать ближних – над самими суд впереди. Но мы озверели, и — всегда правы… Что подумает о нас еврейский раввин? Что скажет о нас поп русский? Услышит ли нас Бог?

 

1992 – 1995