Обитель вдохновения
Михаил Луконин, Василий Белов, Расул Гамзатов, Ольга Фокина, Энст и Валентин Сафоновы, Александр Бобров, Николай Рубцов, Фазу Алиева, Александр Ольшанский, Лидия Сычева – выпускники Литинститута, а Петр Проскурин, Римма Казакова, Анатолий Жигулин, Владимир Личутин, Виктор Кочетков, Светлана Кузнецова, Кайсын Кулиев, Зоя Прокопьева и Анатолий Ткаченко – выпускники ВЛК.
Да, все мы – литинститутовцы. Мир вдохновения был у нас единый. И я благодарю Георгия Мокеевича Маркова, Председателя Союза писателей СССР, и Пименова Владимира Фёдоровича, ректора Литературного института им. А.М. Горького, за отцовскую заботу о нас. Не помнить это – предавать память о них.
Возглавляли Литературный институт, каждый в своё время, — Евгений Сидоров, Владимир Егоров, Сергей Есин. Самые энергичные годы они щедро подарили сбережению и авторитету института.
Сегодня руководит знаменитым литературным институтом известный учёный и публицист Борис Николаевич Тарасов.
Тверской бульвар, 25!.. Шагнёшь из ворот – справа на тебя смотрит Сергей Есенин, а слева – Александр Пушкин…
Живи!
Благодари Бога!
Твори!
Слово и дело
«Дорогой Владимир Иванович! От души благодарю Вас за помощь, которую Вы оказали нам в нашем совете (прозы)…»
Сергей Залыгин
Декабрь 1976 г.
Странный человек Владимир Гусев. Когда его хвалят – обижается и ворчит. Когда ругают – машет рукой и смеётся: «Не вздумайте встрять, пусть лают!..» Такая республиканская независимость в народе – здоровье народа, трудолюбие народа и отвага народа. А такая независимость в человеке – внутренняя собранность, зоркая ответственность перед самим собою, перед словом, которое произносишь и перед делом, которое ты обязан вершить. Владимир Гусев – человек слова и дела.
Проза его, романы, повести, рассказы, посвящены истории, трудам и подвигам родного народа, страданиям и радостям отчего края, трагедиям и успехам России. Людей, действующих в рассказах Владимира Гусева, не оторвать от природы: они слышат голос травы и птицы, звон серебристой речушки и ратный зов, соборный зов державного колокола.
Я не литературовед и не критик. Я не погружаюсь глубоко в большое творчество Владимира Гусева. Его дарования, произведения его, восторженно приняли и отметили Сергей Залыгин и Виктор Астафьев, Иван Акулов и Юрий Трифонов, Фёдор Абрамов и Николай Воронов, Анатолий Ткаченко и Пётр Проскурин. Ничего себе – плеяда!.. Я мог бы и ещё назвать.
Но я ни разу не видел Владимира Гусева – стучащего себя в грудь, Гусева, похваляющегося. А вот Гусева – грустящего, скорбящего над расстрелянными у Дома Советов, в октябре 1993 года, видел. Гневного и проклинающего палачество. Не видел я Гусева – лебезящего в кабинетах начальства. Ежедневный, огромный труд призвания, труд судьбы, — ну разве этого мало? Только это святое чувство истины перед словом и перед делом дает нам право – уважать уважаемое и презирать ничтожное. Гусев не бегал по вузам. Почти 40 лет отдал Литературному институту.
Так много имён литераторов, о ком Гусев сказал добрые слова, кому пособил печатно и житейски, что перечислить их нет возможности. О чём же это говорит? О щедрости. Не зря ведь Анатолий Жуков и Егор Исаев, проработавшие много лет в писательских союзах рядом с Владимиром Гусевым, и сегодня дружески настроены. Живём ладом, а не раздором.
Гусев руководит Московской городской писательской организацией, самой крупной в России и самой сложной. Кто-то, как большинство, понимает, благодарит, а кто-то, из вечно недовольных, примитивников и себялюбцев, бранит и даже базарно доносит. Господи, дай им здоровья: они ведь склоками возбуждают интерес к себе у всех чистоплюев, зело оглоушенных антиациональными реформами и нищетою, — экие литмутанты!
В каком же романе, повести, рассказе, строфе Гусев солгал: восхитился гайдаровским дефолтом или ельцинским прыжком с моста? Кусают честных писателей, нас, отважных витязей русских, те, кто не уберег в сердце колыбельную песню матери, те, кто пропустил мимо глаз и мимо собственной памяти – могилы, могилы, кресты, кресты, обелиски, обелиски над умершими в уничтоженных деревнях и сёлах, над погибшими под Москвою и Таллинном, Киевом и Бухарестом, Софией и Берлином, и обелиски над вернувшимися в гробах – из Афганистана и Чечни…
На Южном Урале, в моём Зилаирском районе, уничтожено реформами семьдесят семь хуторов. А в 1941 году из района ушло на фронт 7585 защитников СССР. Пало смертью храбрых 3908 солдат и офицеров. Из них – восемь Героев Советского Союза. Все – хуторяне. Пора, давно пора нашему правительству присваивать звания Героев посмертно хуторам, сгибшим под предательскими реформами, переделами и грабежами.
Березовский и Абрамович не заплачут над нищенствующей бабушкой русской, потерявшей мужа во Вьетнаме, сына в Афганистане, а внука – в Чечне. Вот и приглашает нас опомниться Владимир Гусев:
Смотрите, как сурово
Молчат леса, река.
Пришел хозяин новый:
Не знает языка.
Я благодарю Гусева за его неколебимую любовь к поэтам – Александру Блоку и Сергею Есенину, Владимиру Луговскому, Павлу Васильеву, Борису Корнилову. Им христопродавцы помогли покинуть жизнь… Благодарю Гусева за любовь к творчеству Бориса Ручьёва, уральца, земляка моего дорого, на десять лет запечатанного на Колыме и ещё на десять — в ссылке. Если выживет русский народ, если сохранят друг друга народы России от притязаний иноземных покровителей и своих обирал – не погибнет колыбельная песня матери. Не забудем Твардовского и Фёдорова…
Спасибо родному русскому слову. Спасибо родному окошку русскому. Дело нас ждёт, дело! Не барство нас ждёт, а братство! Мы тоскуем о нём!
Поэты кланяются крестам и обелискам. Поэты слышат ратный звон колоколов России. Спасибо им, поэтам, витязям и прорицателям русским.
Поклялся же Сергей Есенин – умереть за правду Отечества святого:
Не ищи меня ты в Боге,
Не зови любить и жить…
Я пойду по той дороге
Буйну голову сложить.
Литературный институт – коллектив учёных, преподавателей, студентов. Литературный институт – коллектив писателей, старых, знаменитых, и молодых, успешно входящих в литературу. Литературный институт – могучий творческий мир. В мире этом – не дисциплина армейская, а свободная атмосфера. Одни – преклоняются перед Платоновы, другие – перед Шолоховым, третьи, извините, за скромность, Львом, ещё раз извините, Толстым… Да и среди студентов гениев – хоть отбавляй.
На лекции к Владимиру Ивановичу Гусеву, с традиционным уважением к нему, идут студенты Литературного института и слушателе Высших Литературных Курсов. Институт и курсы – тоже единый мир. И разве деятельность, благородный труд Владимира Гусева мало полезен?
Я не хочу перечислять звания, награды и премии Гусева, их вполне и справедливо имеется у него. Но вот одно – генерал казачий – я не имею права не выделить. Казачий генерал – здорово!.. Молодец. Ну как не позавидовать? Я до сих пор – хорунжий. Молодец Гусев.
А Союз Писателей Москвы, столицы России? Это — самая известная, самая творческая и самая трудная организация писательская в России. Кто подсчитает гениев у нас в Москве?
В Переделкино в каждой даче — по три, четыре гения. А в писательских квартирах столицы — больше. Дед — гений, отец — гений, мать — гениальна и дети гениальны, а уж внуки и правнуки — о чем говорить? Почти — как у поп-звезд… Вот и поруководи такими. А некоторые поэты и прозаики, ликуя, находят “огрехи” в решениях и в поведении Председателя МГПО СП России, упрекают Гусева. Талантливые работают. Равнодушные упрекают.
Занимаются подобными “физзарядками” люди, которые никогда никому не помогли и не помогут. Люди — лишь для себя. Вот они и — главные фигуры, как бы “гении”, а мы, работящие, — тьфу!.. Выпускники Литературного института и Высших литературных курсов — гордость литературы СССР, гордость литературы России. Они — руководители Творческих Союзов многонациональной России. Не помнит об этом тот, кто не любит Россию.
В институте я не видел Гусева — отступающим от истины, а в Союзе писателей я не видел Гусева — суетящимся перед звездоносными корифеями… Владимир Иванович Гусев 40 лет в Литературном институте. Я 25 лет на Высших литературных курсах. Опять я завидую ему… Шучу, конечно.
Предлагаю Владимиру Ивановичу Гусеву попросить прощения у поп-звезд литературных, у краснобаев, мол, давай скажем с тобою им: простите нас, товарищи, мы всю жизнь на вас, лентяев, на вас пустили, а Гусев оказывает сопротивление, дескать, перед кем извиняться-то?!
Кто же прав?
Есенин или Гусев?
Гусев или я?
Гусев считает — все, все правы!..
Мужество дружелюбия
Дикий ветер
Стекла гнет,
Ставни с петель
Буйно рвет.
Александр Блок
Слава Богу, Что в мире нашем живут и действуют добрые мудрые люди, помогающие тебе словом и опытом, когда ты обижен, оскорблен завистником или запрограммированным на склоки негодяем. Честный человек, работящий человек — часто натыкается на хитрость и обман, жестокость и тайную копошливую войну червей с лучистым солнышком.
Слава Богу, что рядом с тобою оказывается мудрость и доброта. Да, рядом — в Москве ли, в Тамбове ли, мудрость остепенит тебя, а доброта успокоит тебя, и ты вновь — ты: сильный, повеселевший, творящий и успешливый, благодарно помнящий того, кто вернул тебе радость.
Если я размышляю о пережитом, я кланяюсь Василию Дмитриевичу Федорову и Михаилу Давыдовичу Львову, Людмиле Константиновне Татьяничевой и Борису Андреевичу Можаеву, Юрию Львовичу Прокушеву и Георгию Мокеичу Маркову. Спасибо им, мудрым и благородным!
Мое поколение — тоже не бедное на мудрых и благородных людей. Один из таких — тезка Бориса Андреевича Можаева, он, да, он — Борис Андреевич Леонов. Внешне — улыбчивый, порывистый, остроумный, открытолицый, а там, внутри, под сердцем, — страдающий, зоркий, и горько размышляющий о нынешнем перестроечном цунами, переворачивающем нищие осиротевшие хутора и деревни и выкатывающем на берега замутненных речек и озер — коттеджи, виллы, дворцы и диктаторские сооружения олигархов.
В глазах его нет суеты, а в жестах его нет ораторства. Есть в нем то, чем Бог награждает каждого, рожденного — трудиться, уважать тех, кто так же трудится, не застить дружелюбный свет собою, не забывать обоюдное соседство и обоюдную ответственность перед жизнью.
1967 год. Заседание «Русского Клуба», посвященное обережению памятников культуры, ведет Дмитрий Жуков. В зале — Борис Леонов, Владимир Чивилихин, Сергей Семанов, Станислав Котенко, Александр Байгушев, Сергей Викулов, и я, видя их, известных, серьезно настроенных слушать, читаю им свои стихи. Пригласили меня Алексей Югов и Байгушев.
Одобренный и окрыленный их вниманием, щедростью их, кипящий весь, — сижу на Павелецком вокзале, за ресторанным столиком, и внимательно слушаю Бориса Леонова: «Валентин, слишком широко распахиваешься, будь построже. Москва тебе — не твоя деревня Ивашла и не твой мартен челябинский. Один тебя похвалит, другой даже заплачет над твоей строкою, а третий тебя продаст вместе с твоими стихами!»…
— Кланы, Борис?.. В мартене их не было и в Домодедово, где живу, нет.
— Не кланы, а капканы… Охотников ловить доверчивых в Москве много! — Чуть позже в «Воениздате» с предисловием Бориса Андреевича Леонова вышла в свет моя книга «Озерная сторона», стихи и поэмы.
Время не затормозить. Годы не бегут, а летят. И наш скорый поезд стучит по чугунным рельсам, едем в Белгород на Литературный праздник. Борис угрюмо рассуждает: «Мужики, тоска и боль душат меня. Смеяться грешно, а плакать стыдно. Горбачев разрушает государство, а политбюровцы молчат. Налимы скользкие. И ЦК КПСС воды в рот набрал. Эх, ребята, ребята, сомкнул бы ресницы и прыгнул бы в бездну!.. Разве такое мы ждали? Разве за нищету и разор целые поколения воевали, гибли, оставляя нам вдоль великих дорог братские могилы?»
Борису возражает крепкий и решительный Александр Проханов:
— Боря, СССР не погибнет. СССР — империя народов. Белорусы растят нам подвиг, отвагу. Армяне — нежность и высоту гор. Прибалтика — стена перед западными хищниками. Украина — Слава запорожская. Республики Советской Азии — новая энергия державы. Молодость их освоит Курилы и Дальний Восток. Юные граждане бессмертной Империи, сыны и дочери нашей державы, — вот кто является великолепным грядущим, сеятелями и строителями в будущем веке!
— Романтичный ты, Саша! — вздыхает Леонов.
— Не романтичный, а убежденный в правоте СССР! — отвечает Проханов. Я слушаю. А теперь — вспоминаю. Да, разве легко было предвидеть стаю предателей, остервенело расклевавших Союз народов?
Александр Проханов и сегодня с каждой страницы патриотической газеты «Завтра» зовет нас и кремлевцев соединить силы во имя пятой новой империи, а Борис Леонов и сегодня с болью наблюдает за мерзавцами, разворовывающими народные заводы и фабрики, распродающими нашу национальную обязанность — беречь и защищать Отечество.
Поезд гремит, катится. А Борис наизусть читает Некрасова:
Плечами, грудью и спиной
Тянул он барку бичевой,
Полдневный зной его палил,
И пот с него ручьями лил,
И падал он, и вновь вставал,
Хрипя, «Дубинушку» стонал;
До места барку дотянул
И богатырским сном уснул.
И спрашивает:
— Валь, что же мы, русские, за народ? Ведь ясно всем, что ни Горбачев, ни Ельцин, ни Политбюро ЦК КПСС уже не стремятся к сохранению СССР, наемники доллара, а народ их терпит, армия их терпит и делает вид — нормально в стране, бурлаки мы?
Борис Леонов никогда не робеет сказать человеку правду. Никогда никого зря не осудит и не обидит. Явно и независимо поддержит тебя, если тебя несправедливо оскорбили, унизили. После доносного суда КПК над Прокушевым и надо мною в издательстве «Современник» Борис Леонов побывал у меня дома. Сидим за столом. Борис развеселил меня анекдотом про соловья и свинью. Значит, свинья спрашивает у соловья:
— Почему я свинья, а ты соловей?
— Я пою, а ты хрюкаешь.
— Давай вместе петь!
— А вдруг и я захрюкаю? — испугался соловей.
Борис Леонов — то грустный, то веселый. Александр Коваленков и он пьют чай у Михаила Васильевича Исаковского, знаменитого и любимого поэта-песенника. По радио звучит песня на слова Исаковского:
Как увижу, как услышу,
Все во мне заговорит,
Вся душа моя пылает,
Вся душа моя горит.
— Нравится? — спрашивает Михаил Васильевич.
— Очень! — улыбается Леонов, — но…
— Чего же? — уточняет Михаил Васильевич.
— А начнет петь заика и получится «каку» вижу, «каку» слышу, а?
Старый поэт чуток нахмурился:
— Ну, хулиган!
Статьями о литературе, благородными воспоминаниями о писателях, поэтическими новеллами и очерками, Борис Леонов авторитетен среди нас и читателей. А я благодарю его за пророчество. Вот уже третий год три свиньи в газете «Ур-р-а!», во вкладыше «Дом скотника» наседают на соловья — запеть жаждут с ними сообща, но соловей оказывает животным суровое сопротивление. И что? Без хавроний человечеству одиноко.
Свиньи, три небритых опохмельных нахала, под соловьиной ивой пятаками аж корни пытаются взрыть, иву свалить и счастье соловьиное раскурочить. Но ива — ива. А балбесы — балбесы. И прав Борис Леонов в том, что певцу не надо распахиваться в дружелюбии перед хамами. Соловья ничем не опозорить: ни клеветою, ни доносами, ни подлостью. А хрюшка — хрюшка, зачем ее угнетать? Она и так — грязная!..
Еще не явлен лик чудесный,
Но я провижу лик — зарю,
И в очи молнии небесной
С чудесным трепетом смотрю!
Красивый поэт — Александр Блок. Истинные творцы — все красивы и крылаты. Не зря Борис Леонов пользуется в Литературном институте уважением и вдохновенным пониманием — студенты и слушатели Высших Литературных Курсов ждут и радуются встречам с ним.
Как-то я заглянул в аудиторию, а Леонов рассказывает молодым, будущим писателям об Александре Прокофьева и Николае Тихонове, Алексее Суркове и Владимире Маяковском. Легко, без запинки, читает, восхищается их стихами. И вдруг — заговорил о погибших поэтах на фронтах войны. Заговорил о погибших поэтах под пулями отечественных палачей. Лицо погрустнело. Голос поник. И ребята как замерли…
Да, мы должны вскрыть горькую правду для поколений, вступающих в жизнь и в литературу. Ни один поэт, оклеветанный подлецами, не забыт нами сегодня. И не будет забыт завтра. Сеющий доносы и позор на честную и отважную голову певца спрячется за страхом и тайнами. И Борис Леонов прав, утверждая: «Зависть бездаря не скует орлиные крылья поэта, а ложь и доносы бездаря разметет ветер летящего!»..
Поэт, даже расстрелянный, через десятилетия поднимается и говорит:
Не скрывая смертельную рану,
Как всегда неразгадан и прост, —
Для спасенья из мертвых восстану,
Как в славянской легенде Христос.
Это — Иван Приблудный. Глазастый, плечистый, добрый. Оклеветанный негодяями, расстрелянный палачами. Мы с Борисом Леоновым, чуть не плача, иногда декламируем друг другу трагические строки колымчанина, Бориса Ручьева, и как же можно простить негодяям доносы?
Я не сомну последний цвет на грядке,
Усталых птиц не трону на лугу —
И в белых письмах, ласковых и кратких,
Не в первый раз, родимая, солгу.
Я напишу, что жду в делах успеха,
Живу пока в достатке и в чести,
Что собираюсь к осени приехать,
Из города невестку привезти.
Как же он привезет? Перед ним — колымские ледяные снега. А над ним — колымские свинцовые звезды. И шушукающиеся стукачи — еще живы…
Мы вспоминаем Василия Федорова, Григория Коновалова, Бориса Дедюхина, Владилена Машковцева, мы возвращаемся памятью с Борисом Леоновым к Сергею Наровчатову и Михаилу Львову, Александру Твардовскому и Григорию Боровикову, мы стараемся вспомнить — кто полузабыт государством и временем, журналами и нами. Как забыть Ивана Акулова?
И воскрешаем Василия Казина:
Спозаранок
Мой рубанок,
Лебедь, лебедь мой ручной,
Торопливо
И шумливо
Мною пущен в путь речной.
Звени, речь русская, река наша сверкучая! Плыви, плыви, лебедь наш сизокрылый! Классики, помогавшие созданию Литературного института и Высших литературных курсов, вы ныне далече, далече… Но знайте, идущие за вами, не предадут вас!
Верность русскому слову
“Воинские подвиги шумят и блестят,
а гражданские — темны и глухи”.
Из Словаря В. И. Даля
Если бы ныне в нашей жизни был порядок и было бы уважение к труду к совести благородного человека, то Лев Иванович Скворцов давно бы удостоился, по праву, самой авторитетной и высокой награды. Светлый, мудрый, добрый — знаменитый верностью и любовью к родному отчему слову, к сказке и к былине, к поэзии и к прозе, к пословице и к поговорке… Не зря в народе замечено:
Пословица — поможет оздоровиться,
а вспомня поговорку, — взлетишь на горку!
Работая над учебниками и словарями, преподавая в школах и вузах родную русскую речь, защищая храмовую молитву и колыбельную песню матери, известный ученый, Лев Иванович Скворцов, помог утвердиться в программах и учебниках многим талантливым поэтам и прозаикам своего поколения, приводя великолепные примеры из их творчества, приводя и поясняя точно и увлекательно энергию и красоту слога, слова, строки, предложения — и самого произведения.
Он утверждает: “Ничего полезного и художественно оформленного в слове писатель, поэт, не скажет, если он свято ни разу горюнно не преклонил голову перед причитанием осиротевшей вдовы, потерявшей мужа и сына на войне. Ничего поэт или прозаик не совершит в слове пронзительного, поднимающего дух и разум, возвышающего твою волю и призвание твое, если автор не услышал в родной песне голос истории родного народа, не увидел стать и красоту родного народа, не ощутил сердцем славу его, трагедию и подвиг его на пути Вселенском!”..
В глубинных работах своих Лев Скворцов опирается на произведения Державина и Пушкина, Лермонтова и Толстого, Некрасова и Достоевского, Горького и Фадеева, Твардовского и Шолохова, Астафьева и Акулова, но польза для идущих поколений не только в почетном списке наших классиков, а прежде всего, — в искренней, национально мудрой пояснительности и зовущих доказательствах того, что талантливо, а что нет, что необходимо для будущей судьбы школьника или студента, а что вообще смешно и негодно. А сегодня примеров негодности в литературе и на экране — хоть затыкай уши и закрывай глаза!..
Эх, неужели не вернется на сцену и на экран наша родная и крылатая русская песня?
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету,
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
Боже наш, Боже, как же исковеркали, испохабили, изсексуалили нашу русскую сцену, наш русский экран, нашу русскую стать и нашу русскую песню?!.. Разнагишенные шалавы. Полунаркоманенные идиоты. Тушью и грязью истыканные груди и плечи, спины и так далее… И это певцы? И это артисты? И это элита сцены и экрана? И это звезды культуры?
Иногда Лев Иванович, смахивая святую влагу с ресниц, вздохнет: я, мол, как сумел, насколько хватило сил, все сделал, чему учили меня родители, люди и жизнь, — для родного края, родного народа, родной страны, а теперь пожинаю благодарности обнаглевшей попсы, позабывшей отчую землю, отчую культуру, отчие кресты и обелиски…
Вот шагаем по скверику Литературного института мы, шагаем, ведем беседу о Платонове и Луговском, вспоминаем Василия Федорова и Михаила Львова, вдруг нас окликает Борис Леонов, и наша беседа усиливается, и строки Владимира Луговского звенят из наших уст:
Над необъятной Русью,
С озерами на дне,
Загоготали гуси
В зеленой вышине.
Да, как часто говорит Владимир Гусев, — мы, поколение наше, мы были защищены песнями народными русскими, были защищены великими Пушкиными и Леоновыми, Лесковыми и Есениными, Некрасовыми и Твардовскими, мы не могли пройти, не могли миновать Дмитрия Кедрина и Бориса Ручьева, Ярослава Смелякова и Бориса Можаева, Валентина Пикуля и Василия Федорова. Ну, скажите, как можно не заметить Федорова?
И стою я
Притихший,
Смиряя свой нрав
Песнопением марьевских птиц,
И глядят на меня
Из некошенных трав
Голубые глаза медуниц.
Марьевка. Сибирское село. Гнездышко родное. Сибирь богатырская. Русь необъятная. Вот и у Льва Ивановича Скворцова — Россия Серединная. Володимирская да Ярославская. Да Рязанская да Новгородская. А у Владимира Гусева — Русь Воронежская да Донская. А у Бориса Леонова — Черноморская да Московская Русь. И моя — Уральская, Мосальская, Танкоградная Русь… Эх, Россия, Россия, что сотворили с тобою, что понаделали эти гайдарико-бурбульковые прорабики, это ворье и ненасытное кодло обжор и торгашей?! Вон Абрамович — не мельтешит и не мелочится: покупает яхты, футбольные команды, дворцы, заводы и золотоносные Чукотки, работящий и незазнаистый!.. Рыцарь доллара.
В трудах о русском слове, русской речи, русской литературе, русской культуре Лев Скворцов не забывает мое поколение. Владимир Цыбин, Станислав Куняев, Юрий Кузнецов, Анатолий Передреев, Николай Рубцов, Владимир Костров, Сергей Есин, Гарий Немченко, и даже тех, кто на десять и двадцать лет моложе нашего поколения, как Юрий Щербаков, Александр Потапов, Владимир Богатырев, Валерий Валиуллин, и еще моложе, как Лидия Сычева, Иван Гоубничий, Максим Замшев, — выпускники Литинститута, не забыты вдохновенным ученым, патриотом нашей России. Не забыты им и прекрасные певцы народов России.
Как забыть Расула Гамзатова и Кайсына Кулиева? Как забыть Алима Кешокова и Раису Ахматову? Как забыть Мустая Карима и Танзилю Зумакулову? Я, например, не забываю тоже, но я лишь дивлюсь: почему нам, русским литераторам, не адресуют обвинения наши национальные собратья по перу, — мы до сих пор терпим экранную наглость секспрограмм и кровавых распутств:
— Маша, ты папу ножиком зарезала?
— Зарезала!
— А он кричал?
— Кричал?
— А сильно кричал?
— Очень сильно!..
И прочая и прочая подлость уничтожения аккуратности души, благородства натуры и молитвенности совести, но кто этих программистов снабжает деньгами и охранениями? Кто выдает зарплату Ксюше Собчак за ее имитации совокуплений и разврата на сцене? Кто ей платит? И мы терпим? Но почему наши национальные братья должны терпеть этот бред и этот маниакальный разврат? Вот телепрограмма — мать у своей дочери мужа увела. Вот телепрограмма — отец падчерицу сватает на глазах у малых детей. Нормальный человек и уважающий себя народ никогда не согласиться терпеть подобное гнусное телевизионное иго…
Труженик, подвижник, деятель русского слова, русской литературы, русской культуры Лев Иванович Скворцов совершил подвиг: встал между родным народом, его песней, его танцем, историей, славой его, встал между родным народом его песней, его танцем, историей, славой его, встал перед полчищем хамов и держит оборону, аж героическую. Ведь сегодня трусость и предательство — на финансовых охапках олигархов процветают, а честность национальная и красота в плену изменников Родины, хитро скрывающих змеиные лица за наигранной, плутоватою добротою…
Разве это русская песня, разве это верная и красивая любовь, разве это национальная русская верность невесты?
Месяц сверкал в окне,
Я думала — ты не мне,
Проснулась, а это другой, —
Прости меня, дорогой,
Я больше к нему
ни ногой,
ни ногой!”
То был, видать, экстремист,
А, может, русский фашист,
Бард, но разбойных манер,
Наверное,
из ЛДПР,
из ЛДПР!..
Шалава пела. А молодые девчата и ребята слушали. И это демократическая Россия! И мы, поколения Льва Скворцова, мы, наше поколение, рожденное перед битвами с фашистской ордою Гитлера, должны молчать? Да будут прокляты те, кто грабит Россию, кто сеет смуту и разложение!
Наши герои не террористы и не предатели, нет, не садисты и не хамы, наши герои — Александр Матросов и Муса Джалиль, Георгий Жуков и Зоя Космодемьянская, Алексей Маресьев и Александр Блок, Юрий Гагарин и Сергей Есенин!..
Не скудеет призванье,
коль в чувствах раскаянья нет,
Хоть какие бы ветры
прицельно и нагло ни дули,
Здравствуй,
вещий Есенин,
великий, бесстрашный поэт,
Здравствуй, Родина, Русь,
голубая, как поле в июле!
Народная неприязнь к халтуре, обману, хамству накапливается в государстве и, конечно, рождает энергию и мощь, которая рано или поздно сметает и уносит за горизонт циничный безродинный мусор. Мусор лжеслова и лжеобещаний. Мусор лжеавторитетов и лжедел… А подвиг Льва Скворцова — “Большой Толковый Словарь” правильной русской речи. На 8000 слов и выражений. 1136 страниц. Великий подвиг.
Иван Савельев, Владимир Фомичев, Евгений Антошкин, Леонид Ханбеков, Владимир Бояринов, Аршак Тер-Маркарьян, неудержимый русофил эпохи Глобализма, Андрей Шацков, Владимир Силкин, Евгений Юшин, Анатолий Парпара, Валентин Устинов, Лев Котюков, — мы разные возрастом и едины любовью к родному слову.
Нам трудно дается издание собственной книги. Нас печалят ничтожные тиражи. Нас унижают позорные авторские лотки… Когда в СССР подобное было? Почему нам нет выхода на экран? Разве мы слабее и хуже изучили путь книги по областям и республикам России? Лев Иванович Скворцов сопереживает наше погрустневшее вдохновение вместе с нами. Почему бы его и нас не пригласить на экран? Почему бы не пригласить литераторов областей и республик — обсудить: кто оккупировал наши издательства и кто уничтожает в России национальное слово и национальный авторитет писателя?
В будущем году — 90-летие Василия Федорова. А там — столетие Павла Васильева и Бориса Корнилова. До сих пор стыдно — столетие Владимира Луговского мы оставили глухонемым. Есть и среди нас любители постучать себе в грудь: я, дескать, поэт, я гений, как Лермонтов, или Есенин. Но Лермонтов и Есенин не предавали собратьев. И шли за святое слово русское, за Россию в огонь!..
Талантливый человек живет горем и радостью. А бездарный — самонадеянностью и карапузным величием… Хотя они и произошли от обезьяны.
Я благодарю Льва Ивановича Скворцова. Благодарю собратьев по призванию. И вновь благодарно кланяюсь Лермонтову:
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан?
Ещё раз о друге
Россия! Мы все у тебя в долгу.
Дмитрий Кедрин
Подвижный и крепкий, постоянно занятый: то сажает махонькую берёзку и окапывает её, прихлопывая лопатой свежую землю, то вокруг деревянного домика чинит и подкрашивает забор, вечерами – чтение книг, восхищение классической музыкой и песней народной. Так жил, творил и мыслил выдающийся русский писатель – Акулов Иван Иванович.
Чайковский и Толстой, Пушкин и Суворов, Есенин и Жуков, да разве всех назовёшь, перед кем Иван Иванович благоговел? Один из самых его любимый писателей – Тургенев. И судьба: шёл бой наших войск с фашистами рядом с усадьбой Ивана Сергеевича Тургенева. Юный тёзка Тургенева, уралец Иван Акулов, в атаке был ранен – пуля пронзила ему горло и вышла, а он, солдат-доброволец, падая, потерял сознание рядом с тем знаменитым дубом, под которым когда-то сиживал классик…
Акулов студентом техникума добровольно шагнул на поле битвы, а вернулся офицером, да с медалями и орденами на груди. После – пединститут и Высшие литературные курсы. Русский, добрый, голубоглазый и насмешливый, он трагически переживал предательский горбачёвский напор:
– Валя, Валентин, глянь, как хозяйски уверенно Рейган приструнивает нашего словоблуда в Рейкьявике, глянь! Что наш словоблуд ему передал, а? Валя, что-то жуткое совершили они, жуткое!
Акулов сверлил глазами экран телевизора. Сверлил, кипел, а глаза плакали. Фронтовик. Защитник. Мог ли он реагировать иначе? Включал магнитофон. Лидия Русланова помогала ему врачующим голосом. Русская родная песня лилась в распахнутое окошко. Тут же звучали стихи Есенина:
Чёрт бы взял тебя, скверный гость!
Наша песня с тобой не сживётся.
Жаль, что в детстве тебя не пришлось
Утопить, как ведро в колодце.
И вздыхал:
– Утопят они нас, Валя, утопят, Рейган и Горбачёв, утопят!
Писатель Иван Акулов – действительно сын России, защитник СССР, художник и мастер слова. Герои его рассказов, повестей и романов – сильные, благородные, трудолюбивые и несказанно верные традициям и целям Отечества. Пахари, врачи, металлурги, шахтёры, пчеловоды, учителя и конструкторы, они – родные они – наши, они – мы!..
В сентябре текущего года Ивану Ивановичу Акулову исполнилось бы восемьдесят пять лет. Умер он в начале проклятой перестройки. Он слышал, чувствовал, он проклинал надвигающуюся катастрофу:
– Валь, не только землю и фабрики, даже песню продадут, песню!
– А как, Иван Иванович, песню продать?
– А перестать петь, выключить с экрана, а потом из души поколений!
Да, иногда я думаю: Бог сильно любил Акулова. Бог не разрешил ему увидеть уничтожение нашего национального мира. Песню русскую лихая колонна заменила визгом и марихуановым хрипом, мотив, мелодию песни, а слова русские – «клёвым, приоргазным, крутым, оторванным», короче – разбойным хамством. И разве не так? Разве народ поёт сексуальную попсу?
Звон бутылок и устрашающие дзенькания кружек, стаканов, тарелок, шипение пива и блеск водки. Но подаётся хитро: то – свадьба, то – юбилей, то – праздник, то – спортпобеда и т.д… Даллес прав: разврат и дебилизация – угробит самый непокорный народ на планете. Лихая колонна под видом новаций в танце и музыке, в творчестве слова и языка вредит каждому народу России, вредит не только культурам народом России и общей многонациональной культуре России, но лихая колонна губит здоровье и надежду каждого народа и каждого представителя народов.
Где теперь вера в самого себя и свой народ?
Где беззаветная вера в страну, в её армию?
Где вера в красоту и крылатость семьи?
Где красота и счастье, тайна и свет любви?
Впечатление: будто пропагандистам блуда, морфия, измены, пьянства, предательства, грабежа и убийства здорово кто-то платит, а кто, кто же? Кто же заказал эту погибельную свистопляску? И почему терпим её мы? Терпим циничную ненависть распоясавшихся хохмачей и воющих сексуалок…
Особой любовью Ивана Ивановича Акулова отмечалось творчество Некрасова. Иван Иванович привставал, распрямлялся и декламировал:
Кому назначено орлом
Парить над русским миром,
Быть русских юношей вождём
И русских дев кумиром,
Кто носит истину в груди,
Кто честно любит брата –
Тому с тернистого пути
Покуда нет возврата.
Акулов – честный, бесстрашный писатель. Автор горчайшего и справедливейшего романа «В вечном долгу», посвящённого разорённой войною уральской деревне, вдовам, крестьянам погибшим, сиротам, нищете, из которой поднималась израненная Россия. Акулов посвятил роман «Ошибись, милуя» трагедиям тех, кого безвинно судили и расстреливали в чёрные годы расказачиваний и раскулачиваний. И роман «Касьян Остудный» Иван Иванович посвятил тем, кто строил фабрики и заводы, поднимал Россию и вселял дух стойкости в её народы. Русские, татары, марийцы, мордва, коми, башкиры, чуваши – уральцы и сибиряки, ныне строят Россию, а завтра – защищают её. И знаменитый роман «Крещение» – молитва и гимн, слеза и песня победителям, героям бессмертного Праздника Победы!
И 9 Мая в кругу близких и друзей Иван Иванович, платочком утерев светлое и доброе своё лицо, запевал:
Расцветали яблони и груши,
Проплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Но где теперь песни на слова Михаила Исаковского? Где поэма Александра Твардовского «Василий Тёркин»? Где стихи Владимира Луговского и Дмитрия Кедрина, Павла Шубина и Александра Прокофьева, Бориса Ручьёва и Алексея Недогонова? Кто распоряжается в «Год Русского Языка» нашим русским словом и совестью нашей? Почему отобрали у нас песню нашу? Песня – слово русское. Песня – память русская. Песня – здоровье и верность. Песня – человек и Родина. Песня – красота жизни.
Зачем навязали мне голую и наглую попсу:
Вася-я-я,
Ва-с-ё-к,
Не хватай
За сосок,
Хуш я
И молчу,
Но я тя-я-я
Ни-и х-ха-ч-чу-у!
Я часто прихожу, один или с женою, с друзьями, на могилку Ивана Ивановича Акулова, что приютилась под Сергиевым Посадом. Скромная и тихая. Упокоился. Рядом – упокоилась его жена. Тихо. Уютно. Тихо, тихо. А далеко – Урал. Седой и могучий край. Урал, чья сверкающая сталь разгромила армии чёрных палачей, мечтавших поднять на вершину Земли бесноватого чёлкообразного фюрера. Урал. Родной город Ирбит. А упокоились Акулова под Лаврой. Жена Акулова, Галина Григорьевна, – украинка, он – русский. Зачем нас лихая колонна сегодня сталкивает лбами, нас, русских и украинцев, нас, мусульман и славян, опять у лихой колонны тоска по бескрайней крови и бездонному горю нашему?!
Акулов аплодировал татарской песне. Я ликовал перед башкирским народным танцем. Мы с ним склоняли головы перед верностью и отвагой белорусских партизан. Кому нужны раздоры?
Иван Акулов, Виктор Астафьев, Валентин Пикуль, Константин Воробьёв, Борис Можаев, Фёдор Абрамов, эх, какие же они честные, какие же они бескорыстные и талантливые писатели! А Яшин Александр! Но нет их имён на устах лжепророков нынешних от культуры. И спасибо Господу. Стряхнёт Россия осклизлую саранчу, и свет национальных гениев народов России вновь разбудит и вдохновит святые просторы её. Так будет.
Переделкино. Дом творчества. На даче – у Василия Дмитриевича Фёдорова засиделись за беседой, спорами, ответами, поисками истины и дружелюбия седеющие классики – Виктор Астафьев, Владимир Чивилихин, Евгений Носов, Иван Акулов, Борис Можаев, лось мой глубокоуважаемый.
Иван Иванович возбуждённо читает стихи Николая Клюева и кручинно спрашивает, повествуя:
– Господи, сколько же он пережил, перестрадал? Ложь, оскорбления, доносы, аресты, допросы, а вся вина – русская боль и русская честность русского слова! – Одобрительная пауза.
Ему отвечает, прижавшись к стенке, аж стул под ним заскрипел, широкоплечий Евгений Носов:
– Иван, а Иван, ты про себя, про себя, про горло, пулей перерезанное, нам расскажи!..
Все поднялись. Братски столпились.
– За нас, за Иванов, не помнящих родства! – шутил Фёдоров, угощая гостей чаем. Астафьев и Чивилихин кивнули друг другу чашечками…
А я, тогда ещё молодой, любовался ими, чутко вслушиваясь в них, гордился ими: ведь они, все, давно идут впереди меня в жизни, в творчестве и в гражданской своей отваге. За каждым из них – знаменитые их книги, поступки, и каждый из них – опора для меня и для моего поколения, вступившего в шестидесятые годы на литературную стезю.
Дверь распахнулась! И… богатырская фигура Петра Проскурина выросла, а за ней – улыбающийся Владимир Солоухин:
– Вы, антисоветчики, значит, сговорились? Какую гадость изобретаете против ЦК, ну?! – Мужской, громкий, свободный, дружный хохот потряс домишко, где мы толпились, и сильно пошатнул калитку… Ни хмеля, ни грубостей.
Не жаловались, а размышляли. Не препирались, а приветствовали эту встречу – встречу талантливых, встречу работающих на Россию, на СССР, встречу, за которой – подвиг народа и державы, встречу, где звенит святая речь русская, встречу, где утверждается неколебимая память о воинах и о том пути ратном, по сторонам которого горят обелиски, и вечная слава реет над ними! Размышляли о прошлом и о грядущем.
Давно вас нет среди нас, братья наши старшие. А мне всё кажется – вы здесь. Вы рядом. Вы около нас. Вы меня слышите. Спасибо вам, родные. Знайте – и мы идём рядом с вами. Помним вас. И благодарим вас.
А пока – я стою у тихой и скромной могилы друга. Стою, а рядом берёзка. И на макушке у неё – соловьёныш прилип. Прилип и тренируется звонко, звонко запеть. Ведь тут – гнездо его. Тут – трава его. Тут – небо его серебристое. Стою.
И вслух, как бы помогая соловьёнышу, читаю строки Некрасова, которые ежедневно повторял Иван Акулов, друг мой старший:
Стихи мои! Свидетели живые
За мир пролитых слёз!
Родители вы в минуты роковые
Душевных гроз
И бьётесь о сердца людские,
Как волны об утёс.
На Урале у Ивана Акулова, известного писателя России, отношения с Борисом Николаевичем Ельциным, первым секретарём Свердловского обкома, были «на ты», но в Москве поднатянулись. Однажды в квартире Акулова раздался звонок телефона. Акулов быстро побледнел…
– Ты, Борис, чего мелешь? Я боюсь поехать с тобой в Свердловск? Я не боюсь. Я слушать не могу твой надоевший рёв с трибун, с базаров, со сцен, с детских площадок и с инвалидных колясок. Надоел, наворотил ссор и страхов, а теперь – к землякам, на Урал захотелось тебе! – Иван Иванович повернулся ко мне: – Валентин, Горбачёв продажный, а Борис охломон. Прёт к власти, с перепоя, как бизон, ужаленный гадюкой в хвост. А я – сопровождай его? За какие заслуги? Валя, Валя, мы их избирём, а они надуваются, накачиваются дурью: газовые баллоны! Яков Свердлов опостылел, и этот лезет в гениальные, ну, кто он? Убери его с должностей депутатских и привет Пиночету! – …Акулов трус. Смешно.
Заканчивая очерк, разговор малый, об Акулове, я вновь заявляю. О, если бы все вот так себя держали бы, как держал себя храбрый писатель Иван Акулов, – разве бы из наших рук выбили страну грабители?
Песни счастья теперь не поются,
Через пламя шагнувшие вброд,
Архитекторы хапреволюций
Растранжирили русский народ.
Поле пусто и небо высоко,
Разорённые избы пусты,
А за ними – скрипят одиноко
Позабытые всеми кресты.
У дороги святая старушка
Продаёт сиротливо укроп,
Мать седая, считай, – побирушка,
Собирает копейки на гроб.
Юг и Север, и ветры густые,
Ну, а в Лондоне тёплый туман:
Из Чукотки дожди золотые
Абрамовичу льются в карман.
Где вы, Разин, Матросов, Чапаев,
Вы нужны нам сегодня и впредь,
Хищный клюв олигарховых баев
Не давали мы клятву терпеть.
Их улыбки и речи их лживы,
И законы их лживы давно,
Эти кланы жратвы и наживы –
Пляска дьяволов, пропастей дно.
Эти фабрики, эти одёжи,
Эти джипы,
дворцы,
пироги…
Неужели не видишь ты, Боже,
Как, ликуя, глумятся враги?!
И стою я, стою у тихой и скромной могилы друга. Ведь честность, доброта и отвага не умирают. В минуты тоски и горя друг слышит меня. Он рядом, рядом со мною. И я ничего не боюсь.
Да, спасение в красоте!
Моя литературная жизнь, судьба литературная, складывалась так в Москве, что с большинством писателей столицы и писателей России, да и писателей СССР мне часто приходилось встречаться, беседовать и работать вместе. Издательское и журнальное дело – общее и родное наше дело. Государство оберегало и гордилось успехами своих творцов…
И что я увидел и запомнил? А запомнил и благодарно берегу вот что: талантливый прозаик, талантливый поэт – всегда, как правило, добрый, честный, доверчивый и красивый человек. Главная его забота – правда и красота. Правда – о себе и о родном народе. Правда – о государстве и о времени. Радость и горе, счастье и потеря – лишают его равнодушия, и сердце его то ликует, то плачет, воюя за доблесть и красоту.
На плечах у весны отдыхают печальные птицы,
Молчаливые птицы, забывшие песенный лад.
Улетайте, родные, из бывшей имперской столицы.
Улетайте скорее! Дай Бог вам вернуться назад.
Время какое… Ведь не вчера ли мы глаза поднимали тяжко на расстрельную копоть над Москвою?.. Поэт Максим Замшев никогда не декларирует, никогда не трибунит. Нет, Максим Замшев – передаёт тебе, как бы из ладони в ладонь, из памяти в память, передаёт уже не ощущение, а веское чувство беды, и ты это чувство принимаешь. Оно – теперь твоё.
А время движется с опаской
Вокруг обманутой земли.
И бьют часы на башне Спасской
И молят, чтобы их спасли.
Но ведь не политика же – душа, человек, поэт здесь, тоскующий по благородному облику времени и жизни. В книге Максима Замшева щедро представлены подобные исповедальные стихи. И сама книга названа умно – «Любовь даётся людям свыше». Согласен: талант и благородство – есть любовь, а любовь – мир красоты. Достоевский прав…
Мы губим красоту природы, красоту жизни, а чем заменяем собственную жестокость? Но талантливые писатели – талантливы в благородстве и в благодарности. Василий Фёдоров, Иван Акулов, Александр Твардовский, Борис Можаев, Валентин Пикуль, Пётр Проскурин, Людмила Татьяничева, Григорий Коновалов – даже за малое твоё участие в их труде они осыпали тебя сияющими словами старшего друга, старшего брата…
Давно я и отрадно заметил, что, отвергая дрязговые литбитвы, талантливые поэты присягают – уважать шагающих впереди, беречь верность истине, хранить вдохновение – красоту любви и отваги.
Небольшое письмо напиши мне, любовь!
Целой жизни длинней, некролога короче.
Передай то письмо почтальонше любой,
Лишь бы только она принесла его к ночи.
Я прочитал две книги. Книгу Максима Замшева – «Любовь даётся людям свыше» и книгу Анатолия Жукова – «В летаргическом сне». Книга Замшева – стихи. Книга Жукова – проза. Замшев – ещё молодой. Жуков – уже старый. Две книги. Два автора. Два жанра. А впечатление у меня – единое, очень светлое, родное, моё, о котором я часто тоскую. Эх, сколько мы потеряли красоты истины, даже красоты горя, не говоря уже о потерях красоты слова и творческого достоинства!.. Братство творцов, помощь друг другу, радость успеху товарища нам жестоко рекомендуют променять на вражду.
Русская серебристая проза, исповедь русская Анатолия Жукова меня пригласила вспомнить тех, кто старше нас, меня и Жукова, тех, кого я назвал выше. Книга Анатолия Жукова – моё поколение, страдание военного детства, раны и смерть отцов наших, братьев старших наших на фронтах Великой Отечественной войны. Книга Анатолия Жукова – осиротелые семьи, одинокие ребятишки и вдовы. Книга Анатолия Жукова – разорённые хутора и сёла России, обнищание русской земли, брошенные избы и кладбища.
В рассказе «Душа и тело Ивана» – вчерашний крестьянский сын, лётчик, уничтожает фашистский танковый муравейник, осевший в его родной деревне передохнуть. А позже – инвалид, Иван, руководит крестьянским коллективом, восстанавливая хозяйство. В повести «Одни» – наш офицер выводит из фашистского окружения израненного цыгана и старика с дочерью, евреев, бегущих из оккупированной Украины от палачей. Их настигает жуткая трагедия. Русский Прохоров, офицер, пытается их спасти. Читать повесть страшно. Невольно крутится в голове мысль Ивана Савельева: когда же мерзавцы прекратят искать в русском человеке немецкого фашиста?..
Роман Анатолия Жукова «В летаргическом сне» – картина разрушения СССР. Чёрные остовы приватизированных заводов и фабрик. Чёрные кресты брошенных сельских могил. Чёрные нищие, бомжи, и – роскошные джипы, припаркованные у офисов и ресторанов. Милиция. Омон. А на экранах – голые весельчаки с голыми гусынями на побережьях морей и океанов.
Но не потеряна совесть и гражданский лад в народе. Не потерян, он – лишь подорван, ранен, но он излечит рану волей предков, славой предков и русским авторитетом исторической державности. Зря гыгыкают недруги России. Россия – исторична. Россия – динамична. Россия – не вторична, а первична в своих страданиях, бедах и бессмертных победах!..
Соединяю светлое чувство от двух книг: книга поэта Максима Замшева и книга прозаика Анатолия Жукова убеждают меня в том, что истина и мужество, доброта и любовь, красота и надежда – золотые свечи действующих и грядущих поколений. Настоящее творчество – любовь и красота, отвага и верность! Читая Геннадия Старостенко, Веру Галактионову, Ивана Голубничего и Лидию Сычёву, Евгения Юшина и Марину Котову, я вновь и вновь благодарю тех, кто прошёл впереди нас, бережно и нежно прижимая к сердцу трепетное и грозное, ласковое и зовущее русское слово!..
Мы позволяем забывать Владимира Луговского и Александра Твардовского на сцене и на экране. Мы разрешаем усомниться циникам в раздольном и крылатом голосе Руслановой. Но ложь – временна, а красота – вечна.
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые –
Как слёзы первые любви!
Спасибо тебе, Александр Блок, поэт мой поднебесный. Спасибо тебе, моя ненаглядная Россия. Двадцать семь миллионов сыновей твоих широкоплечих лежат под братскими обелисками. Сколько же невест закручинилось? Сколько жён овдовело? Сколько матерей поседело? А сколько детей не родилось?!
И почему же ещё двадцать пять миллионов сыновей и дочерей России осталось за просторами России? Кто же такой преступный чертёж нам с вами организовал?.. Схему предательства. Спланированную демографию…
Измученная моя Россия, святая моя Россия, ты встаёшь над скифским простором попранным, и крылья твои колокольно звенят над живыми и мёртвыми, над мёртвыми и живыми!
Но не всюду отравлено поле.
Речка Волга не вся протекла.
А в Рязани красавица Оля
Коловрата опять родила.
Две книги и одна Россия. Миллионы нас и одна верность. Одна любовь. Одна красота. Не от собчачьих «бландинок в шоколаде», шелушащихся уголовным хамством, а от верности и подвига, любви и красоты родятся вихрастые Саши Матросовы и святоокие Зои Космодемьянские.
Опять – разговор о старых и молодых писателях, выпускниках Литературного института и Высших Литературных курсов. А невыпускник – связан дружбой с выпускниками, библиотекой, приглашениями послушать лекцию, посидеть на занятиях семинара. Литературный институт – соловьиное гнездо СССР и России. Как же певцу миновать его?
Литературный институт и Высшие Литературные курсы –
школа честности,
школа отваги,
школа вдохновения
и красоты!
2007