ПРОЩАНИЕ ПОЭМА
ПРОЛОГ
Игорь Васильевич Курчатов (30.12.1902/12.01.1903 — 7.02.1960) — русский физик. Родился в г. Сим Челябинской области в семье землемера. В 1923 году окончил физико-математический факультет Крымского университета. С 1943 года основал и возглавил институт, впоследствии получивший название Института атомной энергии АН СССР (с 1960 года носит имя Курчатова).
В годы Великой Отечественной войны вместе с другими учеными Курчатов выполнил ряд работ, имеющих большое оборонное значение. Под его руководством создан первый в Европе атомный реактор (1946), создана первая советская атомная бомба (1949) и первая в мире термоядерная бомба (1953), сооружена первая в мире промышленная атомная электростанция (1954). 104-й элемент периодической системы Менделеева назван курчатовием.
Энциклопедический словарь русской цивилизации.
Здесь названий отдана краса,
А не драгоценности в наследство.
Слово «Юрюзань»,
Как бирюза,—
Имя это я запомнил с детства.
Юрюзань — река
И Сим — река.
Сколько скал гранитилось зубчато!
Плыли в небе те же облака,
Кликал их во двор малыш Курчатов.
Много бурь железных протрещит
И сирот во мгле порастворится.
Он создаст над Родиною щит,
Атомный,—
И ворог отрезвится.
К подвигу от юности готов,
Укрощая пламень смертоносный,
Мудрости учился у хребтов,
Красоте — в долине стоголосной.
Дождь шуршит,
И поезда кричат.
Золотые лилии на плесе.
В струях — рыб,
А в травах — дергачат,
Воронят, грачат и сорочат,
И луна запуталась в березе!..
Вырасти ему бы поскорей.
В жизнь тропа
Ведет его из просек.
И в чужой Отчизне якорей
Русский витязь никогда не бросит.
Лихорадки ядерной транзит —
Мясники войны кипят заботой.
И стрела реактора пронзит
Сердце, изнуренное работой.
Слово «Юрюзань»,
Как бирюза.
Слово «Сим»—
И вьюга в нем, и росы.
Смотрят в мир доверчиво глаза,
Презирая наглые угрозы.
ГЛАВА 1
Не изобретай врагов. И не лебези перед ними. Благословенно детство. Благословенно отрочество.
Юность Игоря Курчатова проходила в Крыму, куда переехала его семья из-за болезни сестры.
Симферополь. Институт. Студент Шприц. Марина. Парус, Гражданская война, физика. Память об Урале. Парус.
1
О банкетах, о застольях спор,—
Бедность жизни
Да болезней горе!
Начиналось детство среди гор,
Юность завершается у моря.
Мимо знахарей и докторов
Он легохонько в семье проходит.
Симпатичен, весел и здоров
При любой тоске и непогоде.
Девушка желанная его,
Избранная нежная подруга,
Кинула на камне одного
И в стихию унеслась упруго.
Волны, волны, кто их сторожит,
Кто, коль нужно, укоротит ярус?
И под Симферополем дрожит
Белый парус,
Лермонтовский парус.
Золотые волосы летят,
И глаза восторженно смеются.
Мужества и храбрости хотят,
Высоты,
С которой не сорвутся.
Слышно — голос,
Слышно — дышит грудь.
Все зовет,
И ветер, и мерцанье.
— Раз! — и прямо через бездну путь,
Не ему страшиться утонуть,
Рокот, шум, соленое касанье
Теплых, чуть похожих на коров
Волн,
Мычащих про свои забавы.
Кто им в мире приготовит кров,
Отречет от ломовой расправы?
Потому, наверное, они,
Закипая гневами сиротства,
Штормом перевертывают дни
Без сочувствия
И благородства.
В щепки — пароходы и дома,
Города сметают,
Государства.
Прочитай брошюры и тома,
Нет, природа не потерпит барства.
Не потерпит жесткости.
Поет
Белый парус,
И глаза смеются.
Он устал, он злится, он плывет,
Считанные метры остаются.
2
Но рывок, и волны понесли
В сторону,
В пучину удалую.
Надо оттолкнуться от земли,
Ринуться вперед напропалую.
Напрягая волю и огонь
Молодости, ясности и чести,
Вынырнул —
И подал ей ладонь…
— Ну, безумец!—
И поплыли вместе.
Волны, волны, не измерить дна.
Ой ты, море,—
Сшибка, а не хилость,
Не вчера ль кровавая война
В бурунах твоих угомонилась?
Не собрать, не согрести имен
Ни рабов
И ни царей могучих.
Обнажить империй и знамен
Невозможно в бездне стад ревучих.
То звенит подковой, то дугой
Парус.
Накреняется и стонет.
— Успокойся, Игорь, дорогой,
Нас никто под парусом не тронет! —
Обняла, целует, а глаза
Радуются, верят и смеются.
Плачут реки.
Ухают леса.
Конницы у Белорецка бьются.
На Сибирь поперся адмирал.
Украина бандами закрыта.
И седой измученный Урал
Ковыли швыряет под копыта.
Смерд и барин.
Сыщик и жиган.
Стук прикладов, а не кос и грабель.
По России мчится ураган
Резким свистом всполошенных сабель.
Волны армий, грозные валы.
Не потоки с гор, а слезы льются.
Лермонтовский парус, клочья мглы.
И глаза рыдают и смеются.
И не море — Юрюзань и Сим.
Парус накреняется, невеста
Ратует:
— На свадьбу пригласим Эдика?
— Покуда неизвестно!—
На Амуре, Каме и Десне
Ни интимной тайны, ни секрета,
Хорье прианкетное пенсне
Жертву прорентгенит до скелета…
3
Притязанья, древняя борьба.
Богача и нищего сраженье.
Разве в драгоценностях судьба,
Разве в пресыщениях движенье?
В сущности, вода и водород —
Есть тепло:
Расщепливай, надейся.
И с любого берега народ
К морю приходи, садись и грейся…
Лишь пришвартовались,
Рядом Шприц,
Эдуард, студент, американец:
— Короша невеста! —
Гомон птиц…
— Почему ты тут?
Одежда, ранец.
— Уезжаешь?
— Возвращат велит
Президент, товольно, поучился.
— О России сердце не болит?
— Та, болит, шпион не получился…
— Физики мы, общество друзей,
Меч войны пора упрятать строго
Если не в могилу, то в музей,
Для чего гневить разбоем бога? —
Стушевались.
Эдуард в ответ:
— Ты, Курчатоф, тобрый, на прощанье
Оставляй тебе я пистолет,
Береги его, как завещенье!
— Дружба и покой.
— Пока?
— Пока!—
Симферополь.
Солнце.
Моря илость.
И крыло с крылом — с рукой рука,
Вновь под парусом соединилась.
Не утес над морем — исполин.
Парус ликовал неугасимо,
Будто вторгся в синеву долин юрюзани
И родного Сима.
А вверху кружатся облака.
А внизу, играя, скачут волны.
— У природы мудрость глубока!—
Он сказал, слова печалью полны.
Притянул к себе ее.
Заря
К ним с небес по сумркам спускалась.
— Рисковал ты давеча, а зря,
Все равно бы я тебе досталась!
ГЛАВА 2
В Кремле Курчатову было поручено срочно возвратиться к работам, начатым им еще до войны.
Мир атома не давал ему забыться, тем более, получив от англичан Бора, американцы готовили человечеству сюрприз — первую атомную бомбу. Урал. Кабинет, Часы-кукушка. Горюха. Бои под Москвой. Как там жена? Годы, годы.
А где Эдуард Шприц?..
1
Грозно ощетиненный Урал,
Фабрики,
Заводы Танкограда.
И священый дух, а не аврал —
Тысячи машин не для парада.
То не с ветром спорит древний бор
И не льды полопались в озерах.
Начала «катюша» разговор,
Край сияет в огненных узорах.
От моторов содрогнулась твердь.
Глохнут скалы в грохоте и реве.
Да, тебе придется умереть,
Карлик, разбухающий от крови,
Златобогачей официант,
Роботов нетрезвых идеолог,
Господин ефрейтор и педант,
Путь в твое величие недолог!
Напряглась огромная страна,
Сталевары, пахари, солдаты,
И Урал — броненая стена,
Головы не сберегут пираты!
И без перерыва по цехам
Проходил Курчатов, остро видя
На столе плакат:
«Конец врагам!»
— Кто художник?
— Слесарь!
— Имя?
— Витя! —
И к нему, замасленный, худой,
Наголо прикрыт комбинезоном,
Отобедав булкой с лебедой,
Двинулся парнишка по газонам.
А газоны — юмор, озорно
Хохлятся редиска и картошка,
И чеснок, с укропом заодно.
— Зелень?
— Грею линзою немножко! —
Витя отражатель шевелит.
— Где отец?
— Погиб.
— А мать?
— На фронте.
Дед ни мне, ни бабке не велит
Плакать…
Вы прожектор не затроньте!
— Ток высокий?
— Если солнца нет,
Светом кормим…
— Огород отличный!
Значит, слесарь?
— Слесарь!
— Сколько лет?
— Около двенадцати!..—
Привычно
Взял ключи, отвертку, молоток
И полез орудию под брюхо.
На спецовке порван локоток.
— А фамилия?
— Моя?
Горюха!—
Проникая в тайное ядро,
Вспоминал Курчатов про Горюху.
На полях черновика хитро
Рифмовал с фамилией «краюху»…
2
Человеку — лишь тепло и свет,
И программой щедрости планета
Будет спасена от лжи и бед.
— Хлеб и свет,
И я, и мы за это! —
Хлеб и свет, душевное тепло,
И такое, чтобы всем хватало.
Золото колымское легло
Слитками в банкирские подвалы.
С мужественной думой за столом
Трудится Курчатов — думы, думы.
Гнусное грабительство на слом,
Разум пьют и силу толстосумы,
Радость пьют,
Призванье пьют и дар,
Женщин пьют, детей,
Жутки потери!
Свет и хлеб — по хищникам удар.
Расщепить ядро…
Халат — и к двери.
Сдержанно повеял бородой:
— На удар удар у нас рассчитан,
Наша бомба не добрее той,
Не добрей, но — честная защита.
Приобщить тепло —
Ядро рассечь,
Людям дать, лесам, полям и травам.
Жизнь сберечь, материки сберечь,
На другое не имеем права.
В миллиардах рвущихся частиц
Света и тепла — для миллионов.
Не хочу людей, зверей и птиц
Пробовать укусами нейтронов!—
Свет бурлит в реакторе и тьма,
Как в плоду,
Как в человеке, скажем,
В государстве.
Вывихи ума…
— Новый Гегель,
Философ со стажем? —
Тихое мелькание и свет,
Яростный, взрывной,
И вспышка, вспышка.
Тайны нет и умиранья нет:
— Доказал Горюха, да, парнишка!—
Вышел, осмотрелся, поезда,
Зачехленные,
И ветер,
Ветер.
Танкоград за лесом, и звезда,
Одинокая,
Горит и светит.
Свет ее к Горюхе попадет,
И Горюха «огород» согреет.
Пусть она хоть завтра пропадет,
Но зато во мгле, как парус, реет.
О жене подумал: красота
В скромности и верности,
А нежность
Есть мечты полет и высота,
Вещего призвания мятежность.
Золотая.
А теперь — года,
Тише сделалась и присмирела.
Ну чуток, быть может, и седа…
А звезда горела и горела.
Мир горел.
Урал горел, в поту.
И мартены огненно дышали.
Красоту сгубить и высоту
Чингисхану новому мешали.
3
А Горюхе снилось: мать и дед,
Бабка в общежитии — потеха,
И отец прислал ему пакет,
И ученый, великан, приехал.
Длинный, бородатый, мол, в цеху
Подкрепился у тебя салатом,
А теперь под Харьков, наспеху
Я и партизаню с автоматом!
Шелестит уральская метель,
С дьяволом поигрывает в прятки.
Ель торчит, похожа на кудель
Ведьмы,
Севшей на горе у прялки.
Лист бумаги.
И слова — к жене:
«Все в порядке, я здоров».
Курчатов.
И часы с кукушкой в тишине
Скоро грянут, сутки отпечатав…
Край ты мой, Урал ты мой, один
Ты у нас, и на твоих орбитах
Он тебя нигде не подводил
Непочтеньем атомов сердитых.
И звенит кукушка.
И часы
Тикают, отщелкивают годы.
Молодость и зрелость на весы
Положи — разрухи, непогоды.
И труды, исканья и труды,
Неспроста трунят, острят друзья-то:
— Генерал не бреет бороды,
Лучше на замок заприте рты,
Если мало атомов разъято! —
Папа-генерал зовут его,
Ишь, ворчит:
— Работай без конфузов!—
Полководец войска своего,
Сам фельдмаршал атомов,
Кутузов.
У Курчатова глаза — душа,
Светлая, большая-пребольшая,
То звенит в них шорох камыша,
То рокочет море, оглушая.
Сталин, как-то слушая в ночи
Доводы,
Промолвил в кабинете:
— У талантливых в глазах лучи,
Это, по преданью, разум светит.
А зазнайством ложно угорят,
Ложь зазастит взоры человеку,
На зрачках ороговеет яд,
Ахиллеса превратит в калеку!..
ГЛАВА 3
В случае перехвата летчик получил право катапультировать Бора в океан. Но судьба Хиросимы и Нагасаки предрешена.
Человечество скоро проснется в другой эре — эре ядерной угрозы,
За весною спешит лето. За летом спешит осень. Курчатов тяжело осмысливает происходящее, он — в неистовой работе.
1
Самолет поднялся в облака.
Дремлет — и не ведает ученый:
Кнопку строго щупает рука,
Океан грохочет возмущенный.
Ничего нельзя изобрести
И открыть без лютого надзора.
Очумели, господи, прости,
Не война, так мировая ссора.
От серег, браслетов и колец
К золотым тарелкам
И подносам,—
Спекулянт,
Ворюга
И подлец
Липнут к политическим вопросам!
Угрожает Трумэн,
Черчилль врет,
Тот и тот не лишены апломба.
И над Хиросимой разорвет
Небеса пылающая бомба.
Рухнет Нагасаки в красный ад.
И земля впервые покачнется.
Муравей не отползет назад,
Если пляска красная начнется.
В красной буре колос и трава,
Лебеди, и кони, и акулы
Потеряют личные права
Видеть зори,
Слышать ветра гулы.
Человек, и дерево, и шмель,
И цветок, и радуга, и камень —
Все сожжет, не уважая, хмель,
Смерти пламень,
Погребенья пламень.
О Россия, шелест голубой,
Вздохи лепестковые сирени,
Завтра не взовьются над тобой
Городов испепеленных тени,
Сотни Нагасак и Хиросим?..
Золото.
Алмазы.
Кровь.
И слезы.
Но течет меж гор упрямый Сим,
Юрюзань течет, сверкают росы.
2
Соловья ли, иволги ли трель.
Ящерки на стежках каменистых.
Хариус, налимы и форель
В омутках рябых и холодистых.
Лось, ушастый, важный — на тропе.
Взвел курок.
Прицелился Курчатов.
Но не смог:
— А дело не в стрельбе! —
Рядом песню завели девчата:
«Эх, война, война, война,
Я осталася одна,
Я осталася одна,
Нелюбиму отдана,
Отдана нелюбому,
Дряхлому и глупому,
А миленок молодой
Под фанерною звездой!»
Укололо и отозвалось:
— Будущие жены сиротеют?..
Умный лось, большой и добрый лось,
Не сплошай, не попадись злодею! —
Хрустнули ольховые кусты.
На плече двустволка:
— Доля, доля! —
Платьев первобытные холсты.
И слова у девушек просты.
Зашагал.
Загонник.
Баз.
И поле.
Звякают подойники.
— Дел-а-а!
— Хороши?
— Америка-то, слухи,
Атомную бомбу родила,
Десять стран желают в повитухи!
— А теперь и мы копим грехов,
Накупили простыней, сорочек,
Без мужей да и без женихов
Водородных нарожаем дочек? —
Нелегко такое и ему.
Борода — подобие приклада.
— Бомбу смастерил, пошей суму,
А детей пузатеньких не надо!..
— Вы женатый али партизан?
— На Урале фрицев нет покамест.
— Попадался лось?
— Какой?
— Тарзан.
— Нравится?
— Ага?
— Сплошная зависть!..—
Засмеялись девушки.
Опять —
Полем
От загонника и база:
— В каждой протестующая мать,
Водородных дочек, ну и фраза!
3
А чилижник, мокро ворошась,
Догонял, царапал голенища.
— Атомную сробил враг и шасть,
Свежей свары, свежих слитков ищет!—
Свежие подвалы — под алмаз.
Свежие ангары — под убитых.
Нелегко ему от женских фраз.
Горьких и порою ядовитых.
Щит искать,
Огонь ядра искать
Меч на меч, угрозу на угрозу.
Мало нам — врагов не пропускать
К Волге,
К Тракторному
И колхозу…
Мало нам — унять и победить,
Отстоять в сражениях Россию.
Вообще навек предупредить.
Щит искать.
— Осилишь ты?
— Осилю!—
Лось-красавец хлюпал по тропе
Мимо посеребренного Сима.
— Вникнуть, разобрать ядро тебе,
И Россия им не Хиросима!
Самолет буравил облака.
В люке Бор кемарил по-спартански.
Кнопку строго щупала рука.
И Техас маячил шарлатански.
Карусель мундиров, фраков, лиц.
Жест особый.
И у жеста — имя.
— Интересно,
А сокурсник Шприц
С ними Эдуард,
Или не с ними?
И неплохо было бы учесть
Бой курантов с площади брусчатой.
У России — Ломоносов есть,
Есть Суворов, Жуков и Курчатов.
Цель и труд ему принадлежит,
Родине он служит, а не трону.
Бородатый,
Он, как лось, бежит.
А за ним Горюха к циклотрону…
Над издевками хохочет он
В милой толчее сиюминутной:
— Генерал-то полный чемпион?
— Ну дык.
— Папа?
— Стайер абсолютный!
ГЛАВА 4
Москва. День Победы, Ветер мая. У Курчатовых — друзья, неожиданно, появляется американский профессор». господин Шприц.
Отъезд на Урал. Раненый лось. Горюха. Возвращение домой. Болезнь.
1
В День Победы собрались друзья.
За столом Курчатов не смолкает:
— Расщепили атом, и нельзя
Медлить,
И ЦК не отпускает
Лишних дней!..—
Марина и корит:
— Вместе хоть разок бы отдохнули,
Не живет супруг мой, а горит,
Да и я солдат на карауле.—
И Курчатов ерничает:
— Муж
Кропотливый у тебя, тягущий,
Пить не пьет и бить не бьет,
К тому ж
Носом тычется в нейтрон влекущий…
За Победу!—
Поднялись друзья.
Слезы навернулись.
Сколько крови?!
— Нет, не зверству удивляюсь я,
А отваге!—
И нахмурил брови: —
Зверство для фашиста колыбель.
Но отвага русская к Берлину
Двигалась, как русская метель,
И слагалась в русскую былину.
Сталин прямо чуть не приказал:
«Штаты бомбой ядерной пугают,
А наука ведь не кинозал.
Где одним хвала, других ругают?
Атомную требуем броню,
Водородный щит, иначе снова
Полыхать над Родиной огню,
Сила — безопасности основа!..»
Выкрики заздравные,
Границ
Нету оживлению и шутке.
Пауза.
И досточтимый Шприц
Буддой возникает в промежутке:
— Господин Курчатоф,
Вашингтон
Вас прифетстфует в часы Победы!
Атом?..
Бором расшифрован он,
Я, турист, Москва пророчу беды!—
Обнялись, Курчатов тащит сесть
Гостя:
— Шибко зрелая идея! —
И попить туристу и поесть
Подает хозяйка, не скудея.
— Жукова я фидел на парад,
Русский и красивый, я дефился.
Эйзенхауэр, наш демократ,
Флез на конь,
Та мимо профалился!..—
Весело и бойко за столом.
Гостя замечают, привечают.
И на широту его не злом,
Широтой и светом отвечают.
— Ехал вызываить на дуэль
Я Маринин муж, уф, уф, берлога,
Парус в зафтра мчался, не на мель?—
— В завтра?..
Завтра на Урал дорога.
На Руси у нас подвоха нет,
Не чиним размолвки конъюнктурной.
Ехал на дуэль, а пистолет?.. —
Шприц по джинсам хлопает:
— Культурный!..
2
Гость не бука, не кощей-брюзга:
— За медведь!..—
И вилкою, и ложкой То салат подденет, то сига,
То склонится, лысый, над окрошкой.
402
—
Наполняет рюмку:
— За Побет!
Вы и я… Америка… Россия!..—
И Курчатов тронут:
— Во, поэт,
С кондачка, гусара, отрезви я!—
И Марина вторит:
— Надоест Бормотать,
Умолкнет поневоле.
Молодец, в гостях как дома ест!—
Шприц утерся, влажен и доволен:
— Атомная бомба, водород,
Бах-бабах, кресты и тучи, тучи,
Занавес, Америка, народ,
Русский,
Оччэнь штурмами измучен…
И король Америка, страна,
Го-го-го, сарплатует недаром
За могилы русские она
Техникой, тушенкой и долларом!—
Побледнел Курчатов:
— Мы кресты
На могилах ставим, обелиски,
Русские перед землей чисты,
Миллионы потерявши близких,
Но прорвавшие кольцо блокад!—
Голос дрогнул, кажется, впервые…
Кто-то подскочил и невпопад
Уронил тарелку.
Боевые
Песни в репродуктор пролились.
И американец завозился:
— Тружба мысль,
Политика не мысль!
И уже в вагоне:
— Шприц явился
Дратса?..
Уф, Россия, я люплю,
Русские, ол-райт, они крылаты,
Был кудрявым Шприц, я не скорплю,
Погибал кудрявые солдаты!..—
На Урале «ходики» стучат.
И кукушка, плача, изнывает.
Под Берлином многослойный чад
И «катюш», и танков остывает.
На Урале выглаженный Шприц
И Курчатов по меже вдоль просек
Шли, шагали.
Бульканье криниц.
Чуткий всхрап.
И — хруст.
— Медведь?
— Да лоси!..—
В ноздри терпко брызнула смола.
Треск ветвей.
И Шприц в переполохе
Выпустил убийство из ствола,
По лощинам покатились вздохи…
Эхами подхвачены, туда
Падали и приникали к травам,
К лужицам лосиного следа,
Невиновным, путано-кровавым.
И Курчатов на курок нажал.
Грянул выстрел в небо:
— Не в кого-то,
Не за тем, чтоб лосю я мешал,
Ссужена мне дружба и охота.
Накультурил, глупость вас прости,
Я ценю животных беззаветно.
К ним и пулеметик провезти
Под полой поманит незаметно?.. —
Шприц осел, обильней полысел,
Почесал затылок:
— Зильно зтрахом
Нас пугай медведь и сладко съел,
Я хотел щуть-щуть в тулуп бабахом!
3
Гость как гость, воспитанный, а мал
Поведеньем,—
Лишь сорвется с глазу.
Обернулся лось и захромал По тропе и к девушкам, и к базу Шприц таращил глобусы-белки,
Трясся извиняющейся дрожью:
— Трусу вы не пожимай руки,
Тумалось, медведь!—
— Напуган ложью,
Занавес, медведь, психоз у них,
Перепутаем курки и цели!..
Человек приблизился. Лесник?..
— Ах, Горюха, Виктор? —
Трое сели.
Трое толковали о беде.
И Горюха объяснял, в запинке:
— Лось придет пораненный к воде,
К базу, к добрым девушкам, к еде,
А еда имеется в корзинке! —
А еда — полынь и клевера.
Встал Курчатов, молча отряхнулся.
Шприц по-русски вымолвил:
— Бе-еда!—
И по-русски стыдно поперхнулся.
Пистолет, карманное ружье,
Протянул Курчатову:
— Их оба
Убирайт!
Кузнечиков шитье.
Дятлов перестук.
Морщиннолобо
Скалы против озера толклись,
Сосны зеленели, край озерный,
Всюду жизнь и всюду мысль и мысль,
Труд и труд, жестокий и упорный!
Вновь — Москва.
Приборы.
Карандаш.
Перевал возник за перевалом:
— Я-то что, а вот Горюха наш
Непременно станет генералом!—
Вдруг позвал Марину —
Коротка
Суть у нас, а физика прекрасна,
Понимаешь, отнялась рука,
Правая,
И на душе неясно!—
И опять ладонь в ладонь легла.
Впрямь — крыло в крыло
И сердце в сердце.
Выдюжила, в юность помогла
Грозному фельдмаршалу вглядеться.
И Курчатову казалось, лось
Муку затаил междоусобно:
«Вам создать меня не удалось,
Ращепить и ранить вы способны!»
У Курчатова глаза — гроза,
У Курчатова глаза — огромны,
То огонь горит,
То бирюза,
То клокочет взрыв упрямо-темный.
Хороши дела, и хороши
Искорки в глазах, сигналят — «светим».
Напартачил, лучше не дыши,
Русским перепуганный медведем!..
ГЛАВА 5
Курчатов руководит испытанием первой нашей ядерной бомбы. Иногда — очень болен. Жалеет природу, искалеченную технику. Натыкается на лося…
Потрясенный результатами взрыва, он долго не может уснуть. Рядом Горюха, инженер-биолог. Возвращение в Москву.
1
Ни театр, ни сказка, ни экран…
Нервы взбудоражены к рассвету.
— Пуск! — и черный ядерный таран
Накренил и выровнял планету.
На проломах стыка разных эр,
И другой причины не ищи ты,
Силы пробует СССР,
Не во имя зла, а для защиты.
Смерч повис,
Чешуйнопалый смерч,
Приковал к себе сердца и взоры.
От него леса не уберечь,
Ни болота не спасти, ни горы.
Свист багряный,
Дребезжащий свист,
Мертвое за тыщи лет ожило,
Рельсы взвило, как иссохший лист,
Скалы, опрокинув, раскрошило.
Заревое острое пятно
Таяло,
Мелькало И крутилось.
У холмов искромсанных на дно
Раненая туча опустилась.
Треснул мир,
Взъерошен и велик.
И Курчатов слышал из укрытья,
Как рыдал у камышей кулик,
Лебедь билась на песке улик,
Не сверша от берега отплытья.
Ураган хрипел и проносил
И стволы, и корни в бездну ада.
— Сколько сил я отдал,
Сколько сил,
А кому, зачем такое надо?! —
Подошел Горюха, инженер:
— Прах ночной в секундах коротает,
Не найдешь, пожалуй, в жизни сфер,
Где от зла наука не страдает?
— Я сегодня высеваю зло,
Я, Курчатов, генерал-конструктор,
Море прочь,
И парус,
И весло,—
Бомбы пестую, круглей чем фрукты! —
И почти кричал:
— Горюха, ты
Потерял отца, и мать, и детство,
Видишь, взрывом срезало хребты?
Бомба — остудительное средство.
Бомбе нас учили палачи
Под Москвой,
В Смоленске
И в Хатыни.
Ты молчи, и я, и мы — молчи,
А они прибудут в рай святыми?
А они, чьи полчища густы,
Да и те, что новые готовят,
По земле натыкали кресты,
Гои господам не прекословят,—
Пушечное мясо и рабы?
Если б Родина лишь усомнилась,
Их тритон поднялся б на дыбы,
Нет, от них
Не ждать нам, Виктор, милость!
2
Ухнуло и стихло.
Ни зари,
Ни луны —
Ползущие барханы…
Человек, опомнись, посмотри,
Атомные зреют Чингисханы!
К водороду вырулил Мамай.
Президенты, ложи и ступени.
В черном смерче август или май?
Черные плывут по небу тени.
Черных зыбей черные куски.
Льды чернеют или же отроги?
Черный ужас давит на виски.
И не переплыть ему тревоги:
— Я создатель гнева,
Чародей,
Регистратор, испытатель мести.
Истину не спрячешь от людей,
Ну, а я за них, я с ними вместе!—
Корпуса бетонные — ничком,
Знаменитые «тридцатьчетверки».
По золе и ржавчине бочком
Рябчики топорщатся, тетерки.
Ослепило их.
И дот слепой
Рухнул.
Щука в озере чумная
Мечется.
И льется голубой
День, раскаиваться начиная
В нужности обычной, в правоте…
Химики, биологи, волнуясь,
Поздравляют.
Снег на бороде,
Серебро:
— На старости балуюсь!
Шаг.
Другой.
И пятый сделал шаг.
Спецмундир, застегнутый солдатом.
И кулик, назойливый, в ушах
Плачет и перекрывает атом.
Вверх тормашками лег паровоз.
Самолет, обугленная птица,
Паутиной черною зарос,
Не трепещет и не суетится.
Слюдяное, плавленное сплошь,
Голое, истерзанное поле.
— Пусть глядит на ужас молодежь,
Натворили не по личной воле,
Нас принудили к сему враги,
Золотые торгаши планеты.
Мать-Россия, ты нам помоги
Сохранить закаты и рассветы!
Ну а там — штормит.
И парус их
Накреняется, брезенторобый.
И стихии молодость двоих
Не унять, не покорить хворобой.
И Курчатов медленно бредет,
Провожаем свитою ученый:
— Мы исчезнем, живность пропадет! —
И поотшатнулся, удрученный…
Лоси,
Лоси,
Лоси,
Без голов…
— Не Тарзан?..
И совесть обнажилась…
— Расщепил себя, и нету слов!..
И уковылять волчица тщилась,
Умыкала маленьких волчат,
Цапнутых нейтроновой отравой.
— Слышите, как соловьи кричат?..
— Где?..
— В Америке!..
3
И, строго-бравый,
Генеральски бодро-боевой,
Голосом гремит по институту.
Доброю натурой огневой
Одолел, как легкую простуду,
Тяжкую болезнь,
И вновь рука
Действует, и ворох дел начато.
Под приказом ставит на века
Русскую фамилию —
Курчатов.
Собственной персоною Москву
Тормошит, министров, боже, боже,—
А сирот сминала, как траву,
Фюрера броня и лють его же.
На Можайском, вспомнил, в стороне,
Мать расстрелянную и детишек.
Мать в холщовом сером зипуне,
У детишек в сумках стопки книжек.
Вспомнил фронт.
Фронт взрыва не грубей…
Но листовки, подлые листовки,
Фюрер нюнит:
«Русского убей!»
Ненависти дал и дал сноровки.
«Русского убей!»
— А ну, еще! —
И Курчатов как бы с кресла снялся…
Мрак во мрак толкнулся горячо.
Полигон знамением занялся.
Молниями очи, молодой,
Грозный, ярый, тверже Аввакума:
— За вражду крамолой и враждой,
Смерть за смерть? —
Осунулся угрюмо.
За обедом сообщил жене,
И усталый, и еще могучий:
— Знаешь, лось знакомый снится мне,
Снится Юрюзань и Сим плескучий.
Лодка снится, парус наш, и мы,
Юрюзань и Сим, и море, море.
Выбрались — цветы, сады, холмы!..—
И вздохнул:
— А черный смерч в просторе
Падает, дерябает песком,
Тени черные и ты, за нами
Лось,
Кулик,
И ты,
Ты, босиком,
В черный ветер шла,
Я брежу снами!..
Мать, убитая с детьми, кулик,
Лось, и тени черные, и ветер.
И шумит камыш, и солнца крик
Души раздирает на планете!
ГЛАВА 6
Московское напряжение Чувство убывания времени. Создание атомной электростанции на Урале, Постарел. Время — свет. Время кровь сердца. Встреча с Горюхой. Знакомый баз. Лось, но другой. Упрек девушки.
А лето похоже на лето. Осень похожа на осень.
1
Сроками убыстрены года,
Вдохновенный опыт и работа.
Белоярск, Челябинск, города —
Просьбы не имеют укорота.
Фон еще в бульдозерном дыму
У заводов, а, разгорячены,
С формулой директора к нему:
— Помогите, вы ж у нас ученый!—
Вы ж ученый…
Это как закон,
Это обязательности вроде.
Это как в прадедовский затон
Лодку правнук на прикол приводит.
Ни ночей не знает и ни дней.
В Златоуст уехал — телеграмма:
Не Москве, «конструктору» видней
Стратегическая панорама…
И в стране о нем давно молва,
Бронза и каляканье Валдая,
И ее великая Москва
Признает, сверкая и пылая.
И конечно же, не на беду
В праздники парад гремит полками.
Красный Кремль согласия звезду
Высоко несет под облаками.
И Россия грозная стоит,
И Москва и Кремль неколебимы.
И, в кольце разрухи и обид,
Русские вовек неистребимы.
Из Москвы — в Казань и в Танкоград:
Атомы, нейтроны, электроны.
Черчилль хоть на пенсии, а рад,
Дескать, нет у русских обороны…
Хиросима, Нагасаки — прах.
И не спит Курчатов дни и ночи.
Ярь — на ярь
И страх рычит на страх.
Сердце, вздрагивая, кровоточит.
2
Из машины — в поезд.
И — дурман Конопли и мяты,
И в озерах
На Урале плавает туман.
Столбики таблиц — мелькают в спорах
И лабораторная страда —
Над пробирками изнеможенье:
Водород,
Железо
И вода
И частиц ордынское броженье.
В цепь идет реакция, и в цепь
Движутся по кругу вихри ада.
Был бы лес и горы, луг и степь,
Ну а больше ничего не надо!
Ничего не надо, человек,
Рыба ли, считай, и зверь, и птица,
В синеве озер, морей и рек
Жизнь, как полагается, ютится.
И свернул на просеку.
Неслось
Ликованье птичье, и у база —
Девушка.
И «хромоногий» лось.
И Горюха Виктор, понял сразу:
— Лечите? —
Горюха приумолк.
Девушка отрезала с тоскою:
— Тот пропал…
Ну, Гитлер бы иль волк?
Ведь убийство — дело нелюдское.
Этого теленочком сюда
Привела, копытца обточила.
Рос и рос, вскормила без труда
И в людей стрелять не научила!—
В сердце клюнула.
И прорвалось.
И Курчатов про себя отметил:
«Жаль, что я ученый, а не лось
И за все перед людьми в ответе!
Хиросима.
Нагасаки.
Шприц.
Крест и обелиск — иголки в сердце.
Не нарушат вороги границ,
А нарушат, им не отвертеться.
Грянет гром похлеще Хиросим,
Нагасак и прочих испытаний…
Мало я и осеней и зим
Мерз в дорогах строек и скитаний?
Ласточки весною и грачи
К гнездам собираются погреться.
У окна задумаюсь в ночи,—
Трепыхнется вдруг
и закричит
Ласточкою сиротливой сердце…
Родина, Россия,
Кровь — за кровь,
За любовь — любовь и благодарность.
Я сегодня подтверждаю вновь
Жизни красоту и сообразность!
За луга спасибо, за костер,
За упругий лермонтовский парус.
Широко он крылья распростер,
До сих пор во мне звенит та ярость.
До сих пор Марину я люблю,
Верную, безвестную, седую,
До сих пор преграды не терплю,
На ошибки скорбно негодую.
Строгость — человечества редут.
Извинительность — не фарисейство.
Две канавы к гибели ведут:
Фанаберия и ротозейство.
До сих пор никто не отберет
Русское неистовство большое.
Мысль, вперед,
Душа моя, вперед,
За свое вперед, не за чужое!»
3
Он стоял, у ног его ручей,
Родничок светящийся, плескался.
— Чей ты будешь?
— А ничей, ничей!
— Почему ж ко мне ты приласкался?
— А к тебе прильнул я потому,
Взрывами, как ты же, отягченный,
Ты поможешь горю моему,
Человек ты, и притом — ученый!..
Не воздушный белоручка-спец,
А в нутро реактора однажды,
Не моргнув,
Проверить он залез:
Пальцами прощупал стержень каждый.
С ассистентами вперегонки
Бегал на аварию с участка.
Видно, силы-то еще крепки.
Слухи просочились до начальства…
Даже Сталин высказал ему:
— Вы, Курчатов, бегаете?
Что же,
Коль нельзя другому никому,
Может, вам Политбюро поможет,
Бегуна пришлет?—
И погрустнел: —
Уймой перегрузок сердце жжете.
Столько к вам у нас огромных дел,
Почему себя не бережете?
Вон могилы — на любой версте,
Стоит лишь чуток нам приподняться.
Почему решили, что везде
Только и Курчатовы родятся?—
Ум от зрелости неотторжим.
И добавил он еще грустнее:
— Ну, давайте вместе побежим,
В практике гипотеза яснее!—
Улыбнулся:
— Пуще сорванца Академик!..
Батя не по-барски Жимист,
И в хозяйстве у скупца
Тюрьмы — от Бутырок до Аляски.
ГЛАВА 7
Парус юности. Марина. Море. Военные годы. Соловей. Лось. Курчатов бредет по зимнему саду. Слышна Москва. Иней. Снег. Предчувствие смерти. Урал. Тройка.
Но ведь он бредет по зимнему саду. Юрюзань. Сим. Кони. И — бубенцы. Но ведь он бредет по зимнему саду…
1
До свиданья, море и Урал,
Планы и задачи, до свиданья.
Утомился мирный генерал,
На лице досада и страданье.
Генерал, так нарекли его
Скромные сподвижники, трудяги.
Не послал на смерть он никого,
А в самом как в соколе отваги.
После взрыва на земле стекло —
Спекшийся, плакучий горе-камень.
Но идет Курчатов…
И везло:
Сотворит — и пробует руками.
Тикают часы, кукушка вновь
Годы прибавляет, прибавляет,
А на море парус за любовь
Крылья расправляет, расправляет.
За призванье и за красоту,
За крутые отрочества тропы,
За огонь судьбы и высоту
Нержавеющей кристальной пробы!
Верящий в призвание — атлант.
Потому и не умрут вовеки
Красота,
И воля,
И талант,
И любовь, и дерзость в человеке.
У Марины очи, у него
И у соловья, у лося — очи.
Ну кого не трогали, кого
Звезды проницательные ночи?
И от обелиска до креста,
Сквозь мемориалы и погосты
Он и сам — в Галактике звезда,
Там, где красота и высота,
Свет несет и зажигает звезды.
Генерал расслабился.
Москва.
И почет, и слава за спиною.
Просятся старинные слова:
«Вороные кони стороною Мчатся…»
Ядра…
Пистолеты…
Шприц…
Кухня…
И жена ворчит радушно:
«Два привез губить лосей и птиц,
А тебе ни одного не нужно,
Где оружие — там недобро.
Суслики, медведи, крокодилы,
Кинула в поганое ведро,
Мусорщика не предупредила!»
2
В институте — хохота шрапнель:
«Генерал обидчив, как мальчишка.
Пы-ых, и Шприца вызвал на дуэль,
Ладно не державу, миру б крышка!..»
Штык не брал.
Гранаты не метал.
Злобу не копил он оголтело.
Циклотрон, реактор, бомбу дал,
А вот лося заново не сделал…
И не истребит его бандит,
Как не истребить ему народа,
Ведь живое существо родит
Лишь живая умная природа.
И Горюха с девушкой родят
Русского богатыря в просторах.
То ли это лебеди летят,
То ль метели беловейный шорох?
Белые деревья.
Белый сад.
Белая дорожка.
Иней белый.
Эх, сейчас бы тридцать лет назад,—
Сильный был он, радостный и смелый!
И Марина — пела и плыла,
Белый парус наполнялся гулом.
И вокруг такая ширь была —
Вздохи долетали до Стамбула!
Чуть замерз.
А мыслит он светло:
Создан щит для Родины, а завтра
Мы возьмем у атома тепло,
Возвратим из бездн ихтиозавра.
Мир согреем атомом, спасем,
Новый вид энергии подарим.
Миллионы солнц превознесем,
Ливнями — по стронцию ударим.
Что-то сердце плачет, не понять,
Жалуется и как будто стонет?
Вот опять старинные, опять
И слова, и вороные кони.
Зазвенела тройка у ворот,
Брызнула огнисто бубенцами.
Непонятно, почему народ?
Встал Курчатов, жадными глазами
Глянул, устремился далеко:
Белый снег.
Деревья.
Белый иней.
И ныряет парус, и легко
Поднимается в пучине синей…
Девушка.
Горюха.
Шприц.
Тарзан.
Сердце шевельнулось виноватей.
Белый, белый, будто партизан,
На врага идущий в маскхалате.
3
Но с пушистых ласковых ветвей
На ладонь ученому свалился
Красный, красный, черный соловей:
— Я вчера в барханах отравился!
Там цвели магнолии, теперь
Пепел взрыва И пески пожара.
Кто открыл в мой дом убийству дверь?
Трость в руке Курчатова дрожала.
Инеем светилась борода.
Сад светился инеем покоя.
— Сколько надо общего труда,
Чтоб не разрасталося такое:
Ужас взрывников остепенить,
Гробовую жажду урезонить?
Бубенцов серебряная нить,
Это кони принялись трезвонить.
Гикнул кто-то?..
Ахнули в толпе?..
Скрипнул полоз?..
Цокнули копыта?..
Миг, и он уже не на тропе —
Даль, как море парусу, открыта.
Никому ни в чем не навредил,
Ни тузам эпохи,
Ни убогим.
— Вдруг споткнулся и заерундил,
Удаляюсь лосем хромоногим
В пустоту?..—
Звените, бубенцы,
И храпите, вороные кони,
По следу не бросятся гонцы,—
Некуда скакать вам от погони!
Вороные кони
И густой
Чей-то голос, женский и родимый:
«Подожди, не уезжай, постой,
Ты ведь так еще необходимый!»
Вслушался,
Всмотрелся — тишина.
Мчится тройка, на бугры взлетая.
Край озерный.
Родина!
Жена
Вскрикнула.
Зачем она седая?..
И блеснула лезвием верста.
Сердце ткнулось в сумрак приполошно.
И большая русская звезда
Над землею вспыхнула тревожно.
ЭПИЛОГ
Не спеши, кукушка, куковать.
Ходики, молчите в кабинете.
Никому пока не миновать
Смерти ни в семье, ни на планете.
Рубежи,
Заставы.
И посты.
Подвиги,
Овеянные в риске,—
Реют обелиски и кресты,
Вдаль идут кресты и обелиски!
В сыновьях и внуках — мы и мы.
Будь же ты от варваров хранима,
Родина, равнины и холмы,
Да не повторится Хиросима.
Мы, потомки ратных плугарей,
Как бы ни пьяна терпенья чаша,
Из расстрелов, бойнь и лагерей
Вынесли тебя, Россия наша.
Вынесли — и саднеют внутри
И рубцы, и вмятины запрета.
Не кручиньтесь, гей вы, звонари,
Русского бунтарского рассвета!
Спит Курчатов рядом — у Кремля.
День бурлит, то жаркий, то морозный.
И в твоих руках, моя земля,
Храбро вскинут парус корабля,
Щит сверкает справедливо-грозный.
Щит защиты, он непоразим,
Меч возмездья,—
Коль взорвут затишье.
Звон кукушки.
Юрюзань и Сим.
Скал нагроможденных многокнижье.
Звон кукушки.
Лоси и ручей.
Соловьи —
И — двое, и — тропина.
В августе пылает горячей
И неудержимее рябина.
Гроздьями качает и горит.
И ветрам, превозмогая горе,
Говорит о ком-то, говорит
И трепещет, красная, в просторе.
1981–1986 гг.